Девчонки сидели на дне глубокой ямы, куда осенью ссыпают на хранение картошку. А фашисты толклись сверху, на самом краю – так что земля сыпалась вниз. Если бы они решили нагнуться и поглядеть, что там под ними… я бы сейчас не рассказывала эту историю.
[газзетная статья]
Город-сад
Синицкая Ираида Сергеевна (в девичестве Зыкова) родилась 6 октября 1923 года. В школу пошла с восьми лет, потому что за два года до этого тяжело переболела скарлатиной с осложнениями и родители решили не рисковать. Потому к лету 41-го успела закончить только девятый класс. Жили они во Мценске, малом городке Орловской области, известном в основном благодаря писателю Лескову по его произведению «Леди Макбет Мценского уезда».
Город утопал в садах, на лето приезжал народ из Москвы погостить у родни и отправиться назад с корзинами, полными яблок. «Антоновка», «штрифель», «бабушкино», «коричное» – моя семья потом всю жизнь тосковала по этим сортам, проживая в городе яблок Алма-Ате. Дед держал пасеку, бабушка управлялась с коровой и разной мелкой живностью. Соседки судачили: «Гляди, как пашет, даром, что помещица!». Кому бы рассказать, что дворянские сыновья и дочери Хрусловские в их имении под Ясной Поляной и пахали, и косили, и шили, очень пригодились им потом все эти науки. А мама была слабенькой, с бледными щеками и плохим аппетитом. Куда это всё потом денется…
Решили направить её по музыке, купили старинный кабинетный рояль. Начала приходить учительница, тоже «из бывших», хвалила за умение ровно держать спину, быстрые длинные пальцы и отличный слух. По вечерам возле открытых окон задерживались прохожие послушать «Дунайские волны» и «На сопках Манчжурии». Втроём они часто ходили ночью на речку Зушу. Мама любила вспоминать, как они подолгу плавали, а потом, сидя на берегу, пели «Вечерний звон» и про тонкую рябину...
Где эта улица, где этот дом
Немцы заняли Орёл через месяц после начала войны, массированную атаку Мценска предприняли 6 октября. Маме в тот день исполнилось восемнадцать. Деда уже призвали, они остались вдвоём, метались, не понимая, что делать. В эвакуацию не попали, да и оставалась надежда, что скоро всё закончится и немцев отобьют. Опять же дом, хозяйство, куда от них…
Первый вопрос решился, как только немцы заняли Мценск. Дом им сразу приглянулся, ладный, крепкий, с резными наличниками, подошёл для штаба. Время на сборы хозяйкам не дали, велели взять, что смогут унести, и быстро на выход. Они увязали в узелок иконы, подхватили швейную машинку «Зингер», бабушкино приданое и отправились куда глаза глядят. Точнее, в ближайшую деревню проситься на постой.
Но бабушка Зинаида была отчаянная, душа болела о корове, через пару дней вместе с дочкой пошли они к родному очагу. Корова лежала застреленной, во дворе гремел топором немец, разбивая их рояль марки «Лихтенталь». Выдержанное дерево поддавалось плохо, отлетали только мелкие кусочки, струны выстреливали злыми серебряными молниями. «Пан, что ты делаешь? – спросила бабушка. – Это же немецкий инструмент». «Нихт, матка, – ответил грамотный немец. – Это Австрия». И начал лить на рояль керосин из канистры.
В это время в доме происходило что-то неладное, из форточки густо валил дым. Бабушка рывком открыла дверь, шагнула внутрь. Немцы вскочили из-за стола, где сидели за картами, задыхаясь и кашляя. Как только не укокошили её сразу за вторжение. Она сразу сообразила, в чём дело. Печку уроды растопили, а вьюшку не вытащили, она уже раскалилась докрасна. Бабушка схватила её голыми руками, шмякнула в ведро с помоями. Тяга загудела в трубе, дым начал рассеиваться, их старший привстал и церемонно бабушке поклонился. На обратном пути в деревню они и поняли, что всё, нет дома и всей прежней замечательной жизни пришёл конец.
По тропке памяти
В начале 90-х я работала собкором «Учительской газеты» по Казахстану, попросилась в редакции съездить в Орловскую область. Сошла с поезда во Мценске, прогулялась до Зуши, постояла на бережку неподалёку от церкви, порушенной то ли бомбёжками, то ли бесхозностью. Потом отправилась по адресу Андрея Рева, 5. Были и улица, и дом. Подошла к калитке старуха, спросила, кого ищу. Оказалось, что помнит прежних хозяев, но дом её выстроен после войны, от старого осталась яма после бомбёжки. Через редкие штакетины забора я увидела еле заметные четырёхугольные вмятины на земле, возможно, от дедовых ульев.
После войны, перебравшись в Казахстан, мои так больше никогда в России не побывали. Смотрю на мамину фотографию, здесь девочке Ире пятнадцать, за три года до войны короткая стрижка превратится в толстые длинные косы, с которыми ей придётся намаяться в условиях оккупации, «выковыренной» жизни. Так их часто называли в деревнях, по которым они два года кочевали, спасаясь от немцев, от обстрелов, часто застигавших в открытом поле. Тогда они падали, ползли, вжимаясь в землю, и мама держала перед собой на вытянутых руках узелок с иконами. С этим узелком она мчалась по понтонному мосту через Зушу, который немцы проложили для своей переправы, и со смехом постреливали в сумасшедшую девчонку, решившую спастись от них таким образом.
В одной из деревень им пришлось задержаться дольше. Бабушка Зинаида, ей в ту пору было сорок с небольшим, распухла от голода, лежала без сил. Мама собирала картофельные очистки, лебеду, делала какую-то затируху. Немец здесь не лютовал, партизан поблизости не было, солдаты заигрывали с деревенскими девчатами, напрашивались к ним на вечорки. А выхоленный красавец-офицер, всегда носивший белые перчатки, определённо положил на маму глаз. Она неплохо знала немецкий, и при каждом удобном случае он пытался внушить ей, что будущее за Германией и такая девушка должна жить в условиях порядка и цивилизации.
Как-то вечером его денщик, озираясь по сторонам, подозвал маму и сказал, что завтра они оставляют деревню и геррлейтенант увезёт фройлян Иру с собой. Если она не хочет, то должна где-то срочно спрятаться. Мысль работала на опережение, мама тут же собрала нескольких соседских девчонок, объявила, что завтра их всех немцы вывезут в Германию. Так они и заночевали в картофельной яме, к которой рано утром подкатил на мотоцикле разгневанный лейтенант Хельмут с солдатами, не обнаруживший в избе вожделенную девицу.
Они просидели там целый день и следующую ночь, потом добрались до своих хат и узнали, какой переполох устроила немчура, разыскивая кого-то, перевернули вверх дном всю деревню. В 1943-м немцы окончательно отступили с Орловщины, в 1944-м мама пошла работать на орловский телеграф, трудилась там до 1946-го, была на хорошем счету и азбуку Морзе запомнила на всю жизнь.
Три её мценские подружки всё же угодили в Германию. Две сгинули в батрачках, одна, весёлая красавица Шурка, вошла в богатую немецкую семью любимой невесткой, но после войны наши органы её вернули и отправили в лагерь. Мама всю жизнь проработала на алматинской кондитерской фабрике, к 50-летию Победы её, уже находившуюся на пенсии, по ходатайству родного предприятия наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Такая вышла жизнь…
Светлана Синицкая
