Два аральских лета великого кобзаря
ЖИЗНЬ ТАРАСА ГРИГОРЬЕВИЧА ШЕВЧЕНКО БЫЛА ПОДЕЛЕНА МЕЖДУ ЛЮБИМОЙ И ЖЕЛАННОЙ УКРАИНОЙ, НЕЖЕЛАННОЙ, НО ЛЮБИМОЙ РОССИЕЙ И, УВЫ, НЕЖЕЛАННО-НЕЛЮБИМЫМ КАЗАХСТАНОМ. К НАМ ОН, ПОДОБНО МНОГИМ, ПОПАЛ НЕ ПО СВОЕЙ ВОЛЕ. [газетная статья]
АРХИПЕЛАГ НЕОБИТАЕМЫХ ОСТРОВОВ
Многим знакома Мангышлакская ссылка Шевченко. Потому здесь я хочу подробнее остановиться на менее известных страницах пребывания Тараса Григорьевича на территории Казахстана – его участии в аральской экспедиции капитана Бутакова в 1848-49 годах.
Алексей Иванович Бутаков был, быть может, и не самым знаменитым, но весьма типичным представителем той великолепной плеяды исследователей-путешественников, которые обессмертили российскую географию. Научные интересы Бутакова вовсе не заканчивались гидрологией и картографией. В его записках можно, например, найти сведения по этнографии приаральских казахов. Известно, Алексей Иванович пытался даже овладеть казахским языком и преуспел настолько, что вворачивал в своих письмах экзотические словечки.
Но главной географической заслугой двухлетней экспедиции Бутакова было то, что Аральское море впервые обрело чёткие картографические очертания. В первый же год плавания по морю-озеру были неожиданно обнаружены целые архипелаги островов, которым дали имена членов правящей в России монаршей семьи. Согласитесь, открыть новый остров не где-то там, в южной части Тихого океана или сумеречной зоне полярных широт, а в самом центре степей Евразии – это по крайней мере… неожиданно!
Острова были не только неизвестными, но и практически необитаемыми. Красноречив тот факт, что на самом большом из них, острове Николая I (в советские времена переименованном в остров Возрождения), экспедиция встретила стада сайгаков, которые не боялись человека. Если звери не боятся человека, то это означало только одно: они никогда не встречались с людьми!
Благодаря Бутакову Арал лёг на карту и покрылся островами, а сам Бутаков – всемирной славой. Известно, что вскоре после плавания по ходатайству великого Гумбольдта, отца современной географии, он был избран почётным членом Берлинского географического общества. И печально признавать, что заслуги Алексея Ивановича в изучении Сырдарьи и Арала явно недооценены в современном Казахстане. Уж чего-чего, а памятника где-нибудь в Аральске или Казалинске этот человек достоин по более многих.
ПИСАТЬ И РИСОВАТЬ. ЦАРЬ ЗАПРЕТИЛ, А БУТАКОВ ПОЗВОЛИЛ!
Бутаков не побоялся взять с собой ссыльного поэта-солдата, которому по суду было запрещено писать стихи и рисовать. Взять… в качестве художника! За что Тарас Григорьевич был всегда безмерно благодарен Алексею Ивановичу. Правда, и Шевченко не остался в долгу, попытавшись создать своеобразный живописный дневник путешествия.
…Когда изучаешь какие-то географические объекты, точки на карте, то присутствие таких масштабных творческих личностей, как Шевченко, всегда обещает прибавления в досье новых тонких наблюдений и поэтичных мелочей, кои считаются излишними в трудах профессиональных путешественников и настоящих учёных. Потому-то с особой тщательностью я перерыл все пять томов наиболее полного собрания сочинений Тараса Григорьевича на русском языке (выпущенного в 1955 году). Особенно много ожидая от дневников и писем. Увы.
«Много есть любопытного в киргизской степи и в Аральском море, но вы знаете давно, что я враг всяких описаний и потому не описываю вам этой неисходимой пустыни. Лето проходило в море, зима в степи, в занесённой снегом джеломейке вроде шалаша, где я, бедный художник, рисовал киргизов и, между прочим, нарисовал свой портрет, который вам посылаю на память обо мне, о несчастном вашем друге».
Это из письма к В.Н. Репниной от 14 ноября 1849 года, уже после окончания экспедиции: «Что ж мне вам послать, ежели у меня нет ничего; послал бы вам вид Аральского моря, так такое мерзкое, что не дай боже!». А это – из письма А.И. Лизогубу, от 29 декабря того же года: «Ещё вы пишете, чтоб рассказал вам, что со мной было на Аральском море два лета, ну его, пусть не было б того ни с кем на свете! Не считая тоски, все напасти перебывали у меня, даже вши, вспоминать противно!». Вот так вот.
«КОСАРАЛЬСКАЯ ЗИМА» КОБЗАРЯ
Впрочем, в письмах своих Кобзарь, сильно подверженный перепадам собственного настроения (а какое оно ещё бывает, когда твоей судьбой располагают другие?) часто хитрит и сгущает краски. В качестве примера хочу привести ещё одну эпистолу ссыльного (от 10 января 1850 года) к одному из самых влиятельных людей Российской империи, поэту и воспитателю цесаревичей Василию Андреевичу Жуковскому (который в своё время приложил силы к освобождению Шевченко из крепостной зависимости): «Был я по долгу службы в киргизской степи и на Аральском море, при опасной экспедиции, два лета; видел много оригинального, нигде не виданного, и больно мне, что ничего не мог нарисовать, потому что мне рисовать запрещено». В данном случае лукавство явное. А как же тогда многочисленные рисунки аральского цикла?
И куда же, в конце концов, девать тот колоссальный выплеск творческой энергии, который воплотился в знаменитый «косаральский цикл» стихов великого украинца? Ведь зимовка экспедиции Бутакова на острове Кос-Арал в дельте Сырдарьи, осталась в истории мировой культуры ещё и десятками стихотворений, поэм, баллад, народных песен, большинство из которых – дань далёкой и недоступной Украине.
«Косаральский цикл» подарил ценителям словесности немало истинных шедевров и сверкающих жемчужин. Само собой напрашивается сравнение «Косаральской зимы» Шевченко, с «Болдинской осенью» Пушкина. По вдохновению и результатам – это ягоды одного поля!
Что до сюжетов «местного характера», позволяющим воссоздать обстановку бытия Шевченко на Кос-Арале, поэтическую красоту Аральского моря, какие-то мелочи, волновавшие поэта, то всего этого как раз таки в поэтической антологии Кобзаря того периода почти не находится.
Сам Шевченко жил на палубе экспедиционной шхуны или в шалаше, среди камышовых джунглей дельты Сырдарьи, но его муза пребывала очень и очень далеко. Если он и замечал что-то вокруг, то только для того, чтобы вновь устремить воображение к совсем иным берегам.
И вырос я в краю чужом,
И на чужбине я страдаю,
И в одиночестве своём
Я не могу назвать, не знаю
На свете лучшего, чем Днепр
И чем родная Украина…
И лишь в последнем стихотворении цикла вдохновение поэта обращается к окружающему:
Готово! Парус распустили;
Баркас с байдарой заскользили
Меж камышами в Сырдарью,
Плывут по голубой дороге.
Прощай же, Кос-Арал убогий!
Два года злую грусть мою
Ты всё же развлекал умело.
Спасибо! Сам себя хвали,
Что люди и тебя нашли
И знали, что с тобою сделать.
Прощай, мой друг!
Твоей земли
Не славлю я, не проклинаю.
Быть может, вновь тоску узнаю,
Изведанную в этом крае,
Но от него уже вдали.
Андрей МИХАЙЛОВ
