Ермека Турсунова представлять не надо. Его надо читать, смотреть его фильмы и слушать. 1 декабря в «Алматы театре» он опять всех нас собирает – всех, кому хочет сказать всё, что думает. О времени, о своей стране, о том, что нас ждёт. Это будет вечер-квартирник «Лучший друг», посвящённый изданию малого собрания сочинений Ермека, состоящего из 15 книг…
«Я человек текста»
– Ты пишешь и пишешь книги, издаёшь и издаёшь, это что, выход неуемной энергии или спешка в гонке со временем? Ведь в наше время издавать книги – это, мягко говоря, не самое прибыльное (в любых смыслах этого слова) занятие.
– Давай сначала не о писательстве, а о «читательстве». Вот ты читаешь книги в электронном варианте? Нет? Вот и я не могу. Даже на компьютере не могу читать книги. Мне всегда нужна книга в руках. Бумажная книга. Ну, может быть, это привычка какая-то. Но я не могу читать иначе. Есть же какие-то планшеты, куда можно закачать тучу книг, и целая библиотека с тобой. Я понимаю, так удобно, но… не могу я так. Только держать книгу в руках, Мне именно нужно держать в руках, листать её, чувствовать книжный запах. Ведь всю жизнь я в книгах. Поэтому это привычка, а никакая не поза. Может быть, даже это как-то и неудобно. И потом, допустим, все равно осталась какая-то категория подобных людей книги. Но слой этот уже вымывается. Я пробовал даже аудиокниги слушать. Тоже не мое. Потому что мне надо видеть текст. Когда я вижу текст, я его читаю, как я читаю. А не так, как мне начитают. Я человек текста. Ты же меня понимаешь прекрасно. Я вижу, где там заусенцы, где локти торчат. И потом я же, когда читаю, слышу дыхание автора. Где он запятую поставил, где он тире поставил, где двоеточие или многоточие. Как Михаил Михайлович Жванецкий сказал, «наша жизнь вся прошла в междометиях и в многоточиях». И я это вижу, книга же дышит. И ты начинаешь дышать так, как в том ритме, который предлагает тебе автор.
– И ты предлагаешь своим читателям – дышать в том ритме, который задаёшь в своих книгах?
– Я предлагаю просто подышать. Естественно, не оцифрованно. Ведь всё сегодня зацифровали, даже чувства человеческие, все эмоции. Но невозможно в электронном варианте увидеть и прочесть эти эмоции. К примеру, как кофе и его заменитель, понимаешь? Или, прошу прощения, книга – это секс, а электронный вариант – порнуха. Механика какая-то. А сегодня нужен живой эрос, а не этот… уже какой-то вымерший, искусственный, навязанный. И я из той категории, кто при жизни своей хотел бы видеть живую книгу, и тех, кто её любит, не может без неё. Вот поэтому и предлагаю вот эти 15 своих книг, малое собрание сочинений. Промежуточный вариант. Ведь полное собрание издают, когда человека уже... А мне нужно, чтобы сегодня, при жизни их увидеть.
Оттолкнулся от берега, а весло забыл
– Вопрос избитый и банальный, но не задать его не могу: а как насчёт читателей? Пресловутая обратная связь с ними? Или тебя это мало интересует?
– Да без неё и писать-то не имеет смысла! Мне очень интересно, когда люди ко мне подходят, мало кто здоровается, и начинают разговор, знаешь, там: «Слушай, а вот ты вот здесь так вот написал, вот так ты сказал». И как будто, знаешь, я все время пишу для кого-то одного, для своего читателя, лица только меняются. Мне понравилось вот что, несколько человек мне недавно сказали: «Ты знаешь, чем ты мне помог? Ты сказал то, что я не мог высказать. Я как собака, все понимаю, хочу сказать, не могу, а потом прочитал, ух, это вот как бывает!». Это как кто-то недозевал или недочихнул, а потом как зевнул или как чихнул, и такой кайф. Вот это я и вижу в глазах людей, которые мне помогают чихать, кашлять, выражать что-то такое внутри. Это же очень важно, когда ты что-то чувствуешь, но не можешь сформулировать, а кто-то взял и подсказал важное слово, и тебя как-то отпустило, пазл сложился.
– И какие пазлы ты уже сложил? Скажи тем, кто ещё не знает, какие они, твои пазлы?
– Книги мои все разного жанра. Вот, например, «Мамлюк». Серьезная работа, исторический роман, я его четыре года писал, когда жил на Ближнем Востоке, в Каире, Дамаске, Алеппо. Есть «Мелочи жизни», автобиографичная вещь, про моё детство, про аул, в котором я рос, как мы там жили-были, байки киношные. Потом есть «Карашанырак» на двух языках, про обычаи, традиции народа. Все они разные книги, в разных жанрах написаны.
– И их объединяет...
– Самоирония. Я почему смеяться-то стал, к чему я сейчас пришел? Вот у меня был цикл размышлений, я их назвал размышлизмы. У Герольда Бельгера было «Плетение чепухи», а у меня размышлизмы. То есть сегодняшняя жизнь. Что я обо всём думаю, что вокруг вижу, что творится. Об этом и пишу. Но со временем смех поменялся, природа моего смеха. «Что ржёшь?» – спросишь ты. В том-то и дело, что сейчас вокруг столько смеха. Вот, например, эти комедии современные отвратительнейшие. На них реагировать можно только смехом дурака или дебильным смехом. А почему? Вот, оказывается, есть слезы отчаяния, а оказывается, еще и смех отчаяния. Представляешь? Оказывается, есть такая степень. Я все эмоции пережил, глядя вокруг. Разочарование, гнев, злость. Чего бы сделать? Бессилие, беспомощность. В итоге пришел к отчаянию. И в отчаянии ты уже начинаешь смеяться. Когда, чёрт побери, оттолкнулся от берега, а весло забыл. Идиот! И тебя несёт чёрт знает куда. Ну тогда хоть поржать. И вот начинаешь смеяться. Или тебе палач говорит: «Тебя верёвкой или топором?». Вот выбор, да? А что делать, блин? А давай поржём, раз такой выбор. Это как в анекдоте, когда прокурор выступает про подсудимого. Его, мол, надо расстрелять, четвертовать, потом сжечь, потом то и это. Судья говорит подсудимому: «Что вы могли бы в своем последнем слове сказать?». А тот: «Ну вы ничего себе даёте! Ещё и последнее слово…». Вот мой лейтмотив из этой оперы. Хотя книги эти разного жанра. Это разное настроение. Я просто хотел бы сделать для человека такую домашнюю аптечку. Людям сказать: «Вот это – для хорошего настроения. Но когда чересчур хорошее, возьми вот это, оно против хорошего настроения. Если хочешь подумать – на. Если хочешь поностальгировать – на. Если ты хочешь вспомнить что-то, тоже есть. Разные, разные, варианты. Вот тебе домашняя аптечка из 15 таких вот таблеток на выбор. Что ты предпочитаешь?».
Отстреливаться до последнего патрона
– В аннотации к твоей только что вышедшей книги «Язык Эзопа» сказано: «Хотя говорят, что правда всегда одна, но это неправда. У каждой эпохи своя правда». А какая она, правда нашей эпохи?
– У меня такое ощущение, что мы пересели в какой-то корабль с пробитым дном, и его несет чёрт знает куда. Полный трюм воды, а на верхних палубах дискотека. А мы на дикой скорости куда-то несёмся, и никто не знает куда. У многих, поверь, чувство одиночества полнейшего. У меня так же, не с кем пообщаться, не с кем поговорить, чувствую себя чужаком в этой реальности. Я вот в этом году по стране поездил, ощущение катастрофы. И самое интересное, ощущаю, что я – как реликтовое существо, меня сюда занесло со своим каким-то скарбом, который давно устарел. Что ты несешь с собой, какой Достоевский, какой Есенберлин? Ты что! Сейчас же вот Snoop Dogg да Скриптонит! «Это моя вечеринка, это моя вечеринка, это моя вечеринка»… Вперемешку с матом, я ничего не понимаю, начинаю определять так, как нас учили мастера, когда я учился на режиссёрских курсах. Так, мелодия, её нет. Текст, его нет, бессмыслица какая-то. Хорошо, вокальные данные, и их нет! Что он поет?! Он несколько букв не выговаривает. По всем показателям это нечто анти, антикультура, и вот когда анти становится чем-то сверхпопулярным, я этому не могу дать никакой оценки и начинаю думать, что со мной что-то не так... Вот и получается, что у эпохи своя правда. И это, как сказал когда-то Василий Шукшин, не моя свадьба, чужие мы на этом празднике жизни. Единственное, что спасает: есть еще тоненькая какая-то прослойка, последняя, которым это надо, но кислорода все меньше и меньше. Остался один сосудик, через который мы дышим, но я не имею права останавливаться, перестать давать этот кислород, потому что мои мастера сказали, а это Валерий Семенович Фрид, Эдуард Александрович Рязанов, Георгий Николаевич Данелия: мы уходим, а ты остаешься, отстреливайся до последнего патрона. И вот я отстреливаюсь, книжками отстреливаюсь, фильмами, которые запрещают. До книг они еще не добрались, потому что они вообще книг не читают, а фильм можно посмотреть и найти там эпизод, который даст повод…
– Тебе есть чем отстреливаться. А что делать тем, кому нечем, патронташ опустел или и вовсе патронов никогда не было?
– Книги читать! Настоящее кино смотреть, слушать настоящую музыку, а не всякую дрянь! Вот мои 15 таблеток на все случаи нашей жизни. Помогают, я это знаю, тем людям, которые хотят себе помочь. И ещё один мой рецепт: ищите таких людей. Которые ни за правых, ни за левых, а за здравый смысл. Надо найти своих. Вот в этом мире чужих надо найти своих. И тогда еще можно протянуть какое-то время. Их, этих своих-то, не бывает много. Ну вот у меня сейчас аншлаги пошли, где я выступаю. Я считаю, что это свои. Да, я стал выступать на сцене, хотя не артист. Какой из меня артист? Я просто выхожу к людям, я акын. Еду, пою. О, дерево увидел, про дерево спел. Птичка села, про птичку спел. Хорошее вижу, про хорошее пою. Про плохое тоже пою. Но если про плохое, то с юмором пою. Оно и так плохое, чего его еще черным красить? Поэтому пытаюсь вот эти 15 таблеток дать как средство от тоски и отчаяния, плюс еще одну таблетку, такую витаминку – подсластить. Как это называется? Аскорбинка. Если какая-то из моих таблеток горькая, возьми ещё и аскорбинку, с ней пойдёт. А тем, кого всё это устраивает… Им советовать и помогать не стоит. Знаешь, чем я горжусь? У меня нет ни одной государственной награды. Ни одного ордена или медали. Вообще у меня ничего нет. Я этим горжусь, потому что государство меня не замарало. Я у него ничего не взял. Те фильмы, которые я снял на государственные деньги, останутся у государства. Я с них ничего не заработал. А книги я издаю... И сейчас обхожусь без этого государства, просто живу на своей земле.
Сергей КОЗЛОВ
