Насколько широко поле для судейского усмотрения, которое вызывает критику и споры?
Сегодня самыми острыми и волнующими общество темами в сфере уголовного права и правосудия в Казахстане являются проводимая государством амнистия, проблемы условно-досрочного освобождения и так называемое судейское усмотрение.
Наши вопросы на эти темы адресованы эксперту в области права, доктору юриспруденции, эксперту Алматинской ассоциации юристов Анне Гумбольд, которая поможет разобраться в хитросплетениях нынешних казахстанских правовых реалий.
Кто достоин снисхождения
– В этом году объявлена амнистия в честь 30-летия Конституции. Каково ваше отношение к этому закону и видите ли вы проблемы в его применении?
– Акт амнистии – это всегда жест доброй воли и гуманизма со стороны государства. Закон, принятый в честь 30-летия Конституции, не стал исключением. Его главная цель – дать шанс тем, кто совершил не самые опасные для общества преступления, а также облегчить участь социально уязвимых граждан. На свободу выйдут осуждённые за уголовные проступки, преступления небольшой и средней тяжести, особенно если они возместили ущерб. Также под амнистию подпадают ветераны, пенсионеры, лица с инвалидностью, беременные и женщины с малолетними детьми. Для тех, кто осуждён за тяжкие и особо тяжкие преступления, предусмотрено сокращение неотбытого срока наказания.
Конечно, как и любой масштабный процесс, амнистия не лишена потенциальных сложностей. Во-первых, это чёткость формулировок. Очень важно, чтобы критерии применения амнистии были прописаны кристально ясно, дабы не допускать двойных толкований и обеспечить единообразную практику. Во-вторых, это огромная нагрузка на судебную и исполнительную системы. Предстоит в сжатые сроки, всего за шесть месяцев, рассмотреть тысячи дел.
И конечно, общественный резонанс. Хотя закон четко оговаривает, что амнистия не распространяется на осуждённых за коррупцию, терроризм, пытки и преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, любое освобождение преступников вызывает в обществе споры о справедливости. Важно помнить, что амнистия – это не реабилитация, а освобождение от наказания. Поэтому ключевой вопрос: что будет с этими людьми дальше? Насколько эффективной окажется их социальная адаптация, чтобы не допустить новых правонарушений.
– Часто люди путают понятия «амнистия» и «помилование». В чём их принципиальное отличие по закону и по последствиям?
– Это действительно важный вопрос, так как за этими двумя словами стоят совершенно разные правовые механизмы. Если говорить образно, то амнистия – это широкий жест, а помилование – личное обращение.
Главное отличие в адресате. Амнистия применяется к неопределённому кругу лиц, объединённых общими признаками: категория преступления, возраст, социальный статус. Решение об амнистии принимает парламент страны, и это нормативный правовой акт, обязательный для всех.
Помилование, напротив, всегда индивидуально. Ходатайство подает конкретный осужденный, и решение принимает лично президент Казахстана. Это акт милосердия, ненормативного характера. Примечательно, что если закон об амнистии содержит строгий перечень преступлений, на которые она не распространяется, то просить о помиловании может любой осуждённый, вне зависимости от тяжести содеянного.
Что касается правовых последствий, то они схожи: это может быть и полное освобождение от наказания, и сокращение его срока, и замена на более мягкое, и даже снятие судимости. Но, повторюсь, амнистия – это массовое решение законодателя, а помилование – точечное решение главы государства.
У закона есть и обратная сила
– Этим летом было изменено уголовное законодательство. Насколько известно, поправки вступили в силу с 16 сентября. Есть ли проблемы, связанные с практикой их применения?
– Действительно, 16 июля 2025 года президент подписал закон с поправками в уголовное законодательство, которые вступили в силу через 60 дней. Цель этих изменений – усиление защиты прав граждан и гуманизация законодательства. Например, введена уголовная ответственность за сталкинг (навязчивое преследование) и дропперство (незаконную передачу банковских карт).
Говорить о серьёзных системных проблемах пока рано, практика только начинает формироваться. Однако, как и при любых нововведениях, есть типичные трудности. В первую очередь это выработка единообразия в судебной практике. Судам необходимо время, чтобы нащупать единые подходы к применению новых норм. Зачастую Верховный суд выпускает специальные нормативные постановления, чтобы разъяснить спорные моменты.
Второй аспект – так называемая обратная сила закона. Если новый закон смягчает наказание или вовсе устраняет преступность деяния, он распространяется и на тех, кто уже отбывает наказание. Это требует пересмотра множества дел, что создаёт колоссальную нагрузку на суды. Поэтому начальный этап внедрения любых поправок – это всегда период адаптации всей правоохранительной и судебной системы.
– Мы часто видим скандалы, связанные с условно-досрочным освобождением. Почему одним суды отказывают, других отпускают, а порой и возвращают обратно?
– Эта тема – одна из самых болезненных и обсуждаемых. Причина противоречивой практики кроется в двойственности самих критериев, заложенных в Уголовном кодексе.
С одной стороны, закон (статья 72 УК РК) устанавливает, казалось бы, чёткие и обязательные условия для УДО: полное возмещение ущерба и отсутствие злостных нарушений. При их наличии лицо подлежит освобождению. Но с другой стороны, в той же статье есть оговорка, что лицо может быть освобождено, если суд признает, что оно «не нуждается в полном отбывании назначенного наказания».
Вот это оценочное понятие – «не нуждается» – и есть то самое поле для судейского усмотрения, которое порождает споры. Что влияет на это усмотрение? Множество факторов. Например, невозмещенный ущерб, это практически стопроцентная причина для отказа. Большую роль играет характеристика из колонии. Но есть и неформальные моменты: опасения судьи выпустить на свободу человека, совершившего тяжкое преступление, из-за боязни рецидива и последующего общественного порицания.
Зачастую суды отказывают по формальным причинам, которые даже не прописаны в законе: например, ссылаясь на тяжесть преступления или непризнание вины, хотя нормативное постановление Верховного суда прямо запрещает это делать. Поэтому и возникают скандалы: общество видит, что при схожих обстоятельствах принимаются разные решения, что подрывает доверие к правосудию. Недавно даже появилась инициатива передать рассмотрение вопросов УДО суду присяжных, чтобы повысить уровень доверия к этим решениям.
По закону или по убеждению?
– Бытует мнение, что нельзя позволять судьям выносить решения по своему внутреннему убеждению, ведь это путь к произволу. Что вы на это скажете?
– Это фундаментальный принцип правосудия, закреплённый и в Уголовно-процессуальном, и в Гражданском процессуальном кодексах. И он не имеет ничего общего с произволом. «Внутреннее убеждение» не значит «сужу как хочу». Закон устанавливает для этого убеждения очень жёсткие рамки.
Во-первых, оно должно основываться на совокупности всех доказательств, исследованных в суде – беспристрастно, всесторонне и полно. Судья не может просто взять и поверить одному свидетелю, проигнорировав десяток других фактов. Во-вторых, судья при оценке доказательств обязан руководствоваться законом и совестью. Если доказательство получено с нарушением закона, оно не имеет силы. Категория «совесть» подчеркивает огромную моральную ответственность судьи.
И самое главное: никакое доказательство не имеет для суда заранее установленной силы. Признание вины – не «царица доказательств», как раньше. Все нужно проверять. Этот принцип на самом деле защищает независимость судьи от внешнего давления. Если бы его не было, то можно было бы манипулировать правосудием, например, подкупив двух свидетелей.
А главной гарантией от произвола является возможность обжалования. Если сторона не согласна с оценкой доказательств, она может обратиться в апелляционную, а затем и в кассационную инстанцию. Вышестоящий суд тщательно проверит, не вышло ли «внутреннее убеждение» судьи за рамки закона.
– В независимом Казахстане процент оправдательных приговоров не превышает 1-2%, тогда как даже «сталинские тройки», по некоторым данным, оправдывали до 25% людей. Это нормально?
– Сравнение со «сталинскими тройками» – это, конечно, больше риторический приём, так как те органы не имели ничего общего с правосудием. Но суть вопроса верна: процент оправдательных приговоров в Казахстане критически мал. По разным данным, он колеблется от 1% до 5%. И это, безусловно, тревожный сигнал, свидетельствующий о системных проблемах и обвинительном уклоне правосудия.
Есть две точки зрения на эту проблему. Официальная позиция, которую озвучивают представители судебной системы и прокуратуры, такова: до суда доходят только «железно» доказанные дела. Якобы на стадии следствия проводится такой тщательный отбор и надзор, что невиновные в суд просто не попадают.
Однако адвокаты и правозащитники рисуют иную картину. Они говорят об обвинительном уклоне, когда суд априори больше доверяет стороне обвинения. Существует и своего рода корпоративная солидарность: оправдательный приговор – признание брака в работе следствия и прокуратуры, а это портит им статистику. Вместо оправдания суд может переквалифицировать деяние на менее тяжкую статью, что тоже является результатом анализа доказательств, но в статистику оправданий не попадает.
Так что низкий процент оправданий – это не показатель блестящей работы правоохранительных органов, а скорее свидетельство того, что наша система правосудия ещё не до конца избавилась от инквизиционной модели, где суд не столько независимый арбитр, сколько контролёр качества работы обвинения.
Серик ТЕКЕЖАНОВ
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
