В последние годы в Казахстане всё чаще звучит термин «инклюзивное образование»
Но что на самом деле стоит за этим понятием? Почему совместное обучение детей с разными потребностями – это благо не только для «особенных» учеников, но и для всего общества? И какие барьеры всё ещё стоят на пути к созданию по-настоящему принимающей среды? На эти и другие наши вопросы в эксклюзивном интервью ответила директор ОФ «Центр социальных инклюзивных программ» Салтанат Мурзалинова-Яковлева.
Что такое инклюзия и зачем она всем нам?
– Не все наши читатели до конца понимают, что такое инклюзивное обучение. Не могли бы вы пояснить, что сегодня вкладывается в это определение?
– Инклюзивное образование – это прежде всего включающее образование. Оно подразумевает создание такой учебной и социальной среды, в которой каждый ученик, вне зависимости от наличия особенностей развития или других потребностей, получает необходимую ему поддержку. Речь идет не только о детях с инвалидностью, но и о тех, кто, например, пережил стресс, насилие или был вывезен из горячей точки. В самом широком смысле инклюзия – это показатель качества организации образовательного процесса. Главное здесь то, что не только ученик получает помощь, но и вся среда – сообщество учеников, учителей, сотрудников – учится эту поддержку оказывать. Формируется коллектив, способный работать с фактором неоднородности. Это в свою очередь повышает уровень критического мышления, развивает каналы коммуникации, обогащает выбор образовательных технологий. Таким образом, инклюзивное образование – это про гибкость, высокий уровень критического мышления и готовность всей системы к разнообразию.
– Насколько, по вашему мнению, важно для общества создать условия для полноценного инклюзивного образования?
– Это критически важно, но с одной существенной оговоркой: полноценное инклюзивное образование мы создаем не столько для детей с особыми потребностями, сколько для всех детей. Когда мы разделяем детей на «обычных» и «особенных», мы по большому счету обделяем именно обычных детей. Мы лишаем их возможности взаимодействовать с самыми разными людьми, помещая в искусственно созданные, комфортные условия. Представьте себе однородный коллектив условных олимпиадников, где все правила просты и понятны. В такой стерильной среде мы сильно недоразвиваем наших детей. Инклюзия и сам принцип нейроразнообразия готовят детей к настоящей, реальной жизни, такой, какая она есть. Это не попытка напугать их сложностями, а стремление научить их быть многофункциональными, гибкими и эмпатичными личностями, готовыми к вызовам неоднородного мира.
Казахстанский путь: барьеры и катализаторы перемен
– Часто говорят, что в Казахстане этой проблеме уделяется недостаточное внимание. Что, на ваш взгляд, является главным фактором позитивных изменений: усилия активистов, другое отношение в обществе или внимание со стороны власти?
– Главный фактор торможения – риторика. Пока на государственном уровне не перестанут лишь декларировать правильные вещи, а на деле продолжать воспринимать инклюзию как нечто исключительно для особенных детей, серьёзных сдвигов не будет. Сегодня то, что говорится, и то, что делается, сильно расходится. Само существование центров специального и инклюзивного образования в корне неверно. Специальное образование важно, но оно не работает со средой, со всем классом. Инклюзия же делает акцент именно на формировании процессов внутри разнородной группы. Поэтому первое, что нужно, – поменять риторику. Активисты тоже делятся на два лагеря. Одни ратуют за увеличение числа закрытых спецшкол, я эту позицию не поддерживаю. Другие, как и мы, показывают успешные кейсы. Общество же, на мой взгляд, готово к переменам. Недавно весь Казахстан репостил и умилялся видео, где в обычном дворе мальчишки играли в футбол и с ними играл сверстник с ДЦП. И как они его поддерживали. Дети готовы ко всему новому, если взрослые не вмешиваются со своей позицией «вы не готовы» и не навязывают сегрегацию.
– А зачем особенным детям учиться в обычной среде? Многие считают, что и им, и их окружению так будет сложнее. Может, лучше улучшать специализированные учреждения?
– Ответ прост: потому что во взрослой жизни им всем предстоит жить вместе. Есть два аргумента. Первый – прагматичный. Количество людей с особыми потребностями растёт в геометрической прогрессии. Глобальные конфликты увеличивают число людей с физическими особенностями и ПТСР. Общество уже стало предельно разнообразным, и плодить спецшколы – значит строить бесконечные стены. Второй аргумент: про навыки. Образование – это не только знания, но и их применение. Как ребёнок из спецшколы, где все имеют схожие нарушения, научится жить в большом мире? Как он пойдёт в магазин, попросит о помощи? Закрывая детей в «удобных» учреждениях, мы занимаемся дрессировкой, а не подготовкой к жизни. Грамотные инклюзивные школы используют гибкие стратегии: часть уроков дети проходят вместе, часть – раздельно. За рубежом я видела обычные государственные школы, где есть прекрасные ресурсные центры. Дети с особыми потребностями посещают общие уроки, а на сложные предметы приходят в ресурсный класс для поддержки, а затем снова объединяются со всеми. Это постоянное здоровое перемешивание, как в реальной жизни.
Объединяя усилия: роль сообщества и перспективы
– Много ли в Казахстане организаций, которые реально работают над этой проблемой? И меняется ли её общественное восприятие?
– Организаций, занимающихся реабилитацией, много. Но тех, кто работает именно над инклюзивным образованием в его правильном понимании, единицы. Главная проблема в неверной трактовке самого понятия. Многие до сих пор говорят, что «люди не готовы». Чтобы это изменить, нужны информационные кампании и множество историй успеха. Люди должны видеть реальные примеры. Нам нужно, чтобы для всех стало нормой вместе учиться, работать, дружить – просто жить вместе, не разделяя друг друга по наличию особых потребностей. Успешные кейсы уже есть: инклюзивная кофейня Kunde, фонд I Teach Me, семейный дом «РУХ» и другие. О них нужно говорить. Но есть и такие позитивные достижения, как появление в Казахстане омбудсмена по защите прав граждан социально уязвимых категорий населения, который ставит своей целью формирование именно инклюзивного общества. Это Кенжегул Сейтжан, он параспортсмен, педагог, отец двоих детей, у него пять процентов зрения, а он знает пять языков. То есть он сам по себе уже пример успешного человека. Вот такие истории нам надо показывать. Кенжегул Сейтжан отлично понимает и декларирует, и своими действиями доказывает: чтобы защитить права граждан социально уязвимых категорий населения, не надо их отделять и защищать от других граждан. Необходимо создать среду, в которой соблюдение прав будет естественным. Вот это абсолютно новый уровень философии.
– Недавно вы выступали на заседании Lion’s Club Almaty. Как подобные объединения способны помочь в этом деле?
– Такие объединения, как Lion’s Club, особенно ценны. Это международное сообщество интеллектуально развитых и влиятельных людей. Самое главное, что они могут сделать, – помочь нам нести правильную риторику, распространять верное понимание инклюзивного общества. Любые глобальные изменения начинаются с малого – с изменения сознания десяти человек, затем ста, затем тысячи. Я уверена, что с их помощью мы сможем сначала изменить представление людей об инклюзии. А затем, когда это понимание укоренится, каждый член клуба на своем месте сможет найти конкретные способы помочь, привлечь ресурсы и экспертизу. Я безмерно благодарна людям, которые, казалось бы, не касаются этой темы напрямую, но ощутили свою причастность к этой важнейшей идее.
Подписывайтесь на АиФ в  MAX
|
