История – союз умерших и ныне живущих
На войне бывает всякое. Есть и подвиги, и героизм, и малодушие, и трусость. Есть и мистика войны, когда люди не могут объяснить, почему они вдруг становятся другими и что это вообще такое – война?
[газетная статья]
Полк из райского сада
30 июня 1941 года, в понедельник, бухгалтер-экономист управления пограничных войск в городе Алма-Ате Владимир Козлов пришел в военкомат и спросил: почему ему до сих пор не принесли повестку на войну?
– У вас, гражданин Козлов, бронь. Потому и нет повестки.
– Я от брони отказался неделю назад, – ответил бухгалтер-экономист, – и мне обещали, что оповестят через несколько дней.
– Значит, очередь еще не дошла. Ждите.
Ждать пришлось ровно две недели. 14 июля бумажка с синей печатью «…явиться по адресу… с собой иметь…» пришла, и началась у Владимира Козлова совершенно иная жизнь.
Сначала велено было явиться в алма-атинскую крепость, а оттуда, после установления личности и прочих формальностей, направили в среднюю школу №19, что возле «Зеленого базара». В ней формировалась 316-я стрелковая дивизия. Был там и штаб, и политотдел, а командиром поставили генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова.
И назначили бывшего курсанта зенитной артиллерии, младшего лейтенанта Козлова заведующим делопроизводством 857-го артиллерийского полка, основной огневой силы дивизии. Назначили, несмотря на протесты самого Козлова. Потому что делопроизводством он заниматься никак не хотел, а желал бить немцев непосредственно, а не бумагами ворошить. Но командир полка подполковник Курганов отчитал младшего лейтенанта и пообещал:
– Навоюешься еще. И в штабе, и в поле.
Так, собственно, и получилось. А вот мама новоиспеченного штабного офицера, Анна Михайловна, тоже ему пообещала обряд провести. Заговорить сына, так сказать, от смерти. Но Владимир матери делать это строго-настрого запретил. Потому, наверное, что не очень-то во все эти заговоры верил. А какая мать в те дни своих сыновей, уходящих на войну, не заговаривала? Но провела обряд Анна Михайловна или нет, так и осталось неизвестным…
А полк, между тем, готовился в пяти километрах от Алма-Аты и располагался в почти райском яблоневом саду, где каждый год проводили свои учебные сборы подразделения внутренних войск. Сейчас этот район называется Тастак и расположен там Алматинский домостроительный комбинат. А тогда был сад.
Июль 41-го выдался в предгорьях Алатау очень жарким, температура достигала 30 и более градусов. Но подготовка и боевая учеба шли настолько интенсивно, что к вечеру и личный состав, и офицеры буквально валились с ног.
И у штаба дивизии хлопот было немерено. Непрерывно прибывающих командиров, политработников и красноармейцев нужно было размещать, оформлять, составлять из них новые подразделения, формировать матчасть, комплектовать батареи, ставить на довольствие и прочее, прочее.
На все про все дали месяц, что для создания боеспособного полка совсем ничего. Но за это «ничего» произошло то, что может произойти только на такой вот войне, – на решающей, когда все понимают, что дело очень серьезное, можно сказать, до крайности. Причем понимание это усиливалось с каждым днем по возрастающей. Ведь с фронта вести шли очень даже нехорошие.
И вот через месяц из штатских людей перед командованием предстал грозный артиллерийский полк, была создана боеспособная дивизия, готовая вступить в бой с любым противником, даже с таким, какими в то время были «непобедимые» части вермахта.
18 августа 41-го 857-й артполк погрузился в эшелоны и поехал на первое свое рандеву с неугомонными фрицами.
Парабеллум, сабля и веселая фашистская рожа
Ехали девять дней. 27 августа выгрузились на станции Боровичи Новгородской области. Эту выгрузку ветераны дивизии потом предпочитали не вспоминать. Только огляделись, налетели штурмовики и стали буквально поливать сверху, и не только бомбами, но и прошивали все вокруг пулеметными очередями.
Буквально рядом с младшим лейтенантом Козловым погиб молоденький лейтенант Соловей, и совсем еще юнцы рядовые Петров и Сергейкин, не дойдя до фронта, уже полегли в поле от немецких пуль и осколков. Их изрешетило очередями. Это были первые жертвы страшной войны Владимира Козлова. Его войны. Ведь война эта хоть и называлась потом Второй мировой, но для каждого она была своей, личной.
Вокруг штабного лейтенанта еще семь человек было ранено, из них четверо – тяжело. Прав был подполковник Курганов: навоюетесь, ох как навоюетесь!
Но младшему лейтенанту несказанно повезло в этот день: ни одной царапины. Как потом везло и во все фронтовые дни и годы, в лобовых атаках, при артиллерийских немецких обстрелах, во время бомбежек и в окружении. Видать, все же заговоренный был…
А тогда возле Боровичей была еще страшная злость и досада: ведь даже не опомнились, ни одного выстрела не сделали, а уже столько наших поубивало! И пришлось буквально бежать к близлежащему лесу, так как никакого зенитного прикрытия полк не имел.
Таково было огневое крещение 857-го артполка, покрывшего себя впоследствии неувядаемой славой. Но тогда, 27 августа, так спасались артиллеристы в лесу, не имея ни боеприпасов, ни орудий, которые еще до Боровичей не доехали.
А у младшего лейтенанта Козлова из оружия была сабля, выданная ему накануне. Спрашивается: зачем артиллеристу сабля? А кроме сабли, ничего выдано не было. Вот у Петрова и Сергейкина и сабель-то не было. Так безоружными и погибли. Потому что оружие должны были доставить вместе с орудиями и снарядами. Так что и в штурмовика пальнуть было не из чего.
И смотрел Козлов на немецкую рожу, которая, щерясь в кабине «рамы», показывала ему, младшему лейтенанту, парабеллум, как бы говоря: ну что, понял теперь, с кем ты связался? Как бы издеваясь: ну, помаши сабелькой-то, может, достанешь.
Эту рожу немецкого пилота младший лейтенант Козлов запомнил на всю свою жизнь. И когда крошил фрицев под Москвой, под Старой Руссой, под Холмом, под Резекне, рожа эта немецкая младшего лейтенанта Козлова вдохновляла, бодрила и будоражила. Только об одном жалел младший лейтенант: о том, что не встретит он эту рожу один на один в какой-нибудь атаке…
Бой первый – как последний
16 октября 41-го, Волоколамское шоссе. На левом фланге 16-й армии генерала Рокоссовского встала 316-я стрелковая дивизия генерала Панфилова. Встала, как оказалось, насмерть. На этот фланг шли 4 танковые и 3 пехотные немецкие дивизии. Это был чудовищный удар. Танковый таран великой и, казалось бы, неодолимой силы.
После огневого крещения у Боровичей для 857-го артполка пришло боевое крещение у села Федосьино под Волоколамском. Сельцо это было для Козлова и его однополчан словно Бородино, все в багрово-черной мгле, среди тысяч рвущихся снарядов и мин.
Тот бой 16 октября был даже не боем, а схваткой, казалось бы, в последней, роковой, свирепой ненависти друг к другу. Будто у Федосьино для немцев решалось все их немецкое предназначение в этой жизни, а для наших – уже никакого предназначения, кроме как всех фрицев на свете извести, уже не было.
Сорок пять танков шли на артполк и на лейтенанта (уже лейтенанта) Козлова. Именно так ему казалось: что идут они только на него. Те, что в лоб идут, жадно клацали гусеницами, словно монстры адские, а те, что по сторонам, норовили обойти и раздавить со всех направлений. И было у лейтенанта только одно желание: перед смертью как можно больше фрицев завалить и хоть один танк, хоть как-нибудь – подбить.
Орудийные расчеты, сбросив шинели, оглохли от беспрерывной стрельбы, но бьют, бьют и бьют по головным танкам-монстрам. На страшном поле были все: и полковые разведчики, и стрелки-пехотинцы, и связисты, и офицеры штаба. Разницы нет, ненависть на всех одна и у каждого своя. И судьба тоже.
Рядом с Козловым – орудие сержанта Банина из 2-й батареи. Сколько фрицевских танков прямой наводкой остановил Банин, точно никто не помнит, но то, что не менее трех, это точно. Но вот рядом с пушкой взметнулся огненный столб, и не стало Банина и всего орудийного расчета. Всех осколками посекло.
Бой этот был из тех, когда каждый в нем участвовавший поставил на своей жизни, как говорится, крест. Вспоминать о той схватке ветераны полка потом тоже не особенно любили. Да и помнили далеко не все, что было. Ведь в таких боях человек как бы уже и не человек, а кто-то другой.
Вот прорвался сквозь артиллерийский шквал немецкий танк. Давит молодые сосенки, накатывает, словно адов каток. Надо его остановить, непременно надо, изничтожить, поджечь, пробить эту мразь насквозь! Но ведь пробился же гад! Свинцом брызжет и подползает, подползает к наблюдательному пункту полка. Навстречу выскакивает начальник разведки младший лейтенант Слезнинский и по смотровым танковым щелям – из пистолета. Но что пистолет против танкового пулемета? Падает Слезнинский на дымящуюся землю с десятками пуль в теле. Но и фрицы все сгорели – с боков их прошили буквально в упор. Выходит, не зря отдал свою жизнь младший лейтенант, замедлив танковый накат.
Из этого боя только глубокой ночью вернулся в полк лейтенант Козлов. Оглушенный и совсем другой, чем до того, как узнал, что есть такое сельцо Федосьино. А под сельцом этим еще меньше осталось у лейтенанта друзей-товарищей. Смертью храбрых пали его земляки, бывшие сослуживцы, просто приятели: майор Аугсбург, лейтенант Петрашко, младший лейтенант Бабаян, рядовой Ганза. И опять свезло лейтенанту Козлову: после страшного дня, после того, как он расстрелял весь свой боевой запас, после пяти отбитых немецких атак и после стольких смертей и ранений рядом у него ни одной царапины. Наверное, заговорен все же был…
Прорыв в бессмертие
316-я дивизия, переименованная 18 ноября 41-го в 8-ю Гвардейскую панфиловскую, прошла почти всю войну. Почти. Много в ее истории славных страниц, много было поистине геройских эпизодов и боев. О них написаны книги, бесчисленные статьи, сняты фильмы. И это очень верно. Дивизия пробивалась дорогами войны, покрыв себя неувядаемой, вечной славой.
Почему мы говорим «почти всю войну»? О самом конце ее, проклятой, ветераны дивизии, в том числе и Владимир Козлов, вспоминали с особой горечью. Или старались и вовсе не говорить. Особенно о марте 1945-го.
Историки тоже пишут об этом периоде очень мало. 17 марта советские войска наступали на латвийский город Салдус. Панфиловская дивизия дралась, как всегда, на передовом крае. Как она попала в окружение, об этом до сих пор идут споры. Сами же ветераны-панфиловцы склонны были винить в этом бездарное руководство фронта.
Восемь дней старший лейтенант Козлов пробыл в кольце немцев. Вокруг уже была только смерть. И спать приходилось рядом с трупами товарищей, которые гибли каждый, каждый день. И вырваться из этого рокового кольца удалось только самым отчаянным, решившим пробиваться через реку, названия которой потом никто и вспомнить-то не мог.
Простреливалась речка с двух сторон, по всему руслу, пулеметным огнем. И полегло в нее солдат и офицеров немерено. Помнил старший лейтенант только то, как удалось ему прыгнуть в воду да выскочить невероятным чудом на другой стороне реки, цепляясь, как казалось в последний раз, за противоположный берег. Берег жизни. И берег ему помог. Заговоренный, наверное, был старший лейтенант.
Случилось это 28 марта. И полегла почти вся славная дивизия. Погибшими и пропавшими без вести. Из кольца вышло не более четырехсот бойцов. В том числе старший лейтенант Козлов. И как пишут те же историки, «… больше на Курляндском фронте дивизия не появлялась».
Не сбылась мечта Владимира Козлова дойти до Берлина и окончательно посчитаться хотя бы заочно с той фашисткой рожей, которая скалилась ему из кабины мессера возле станции Боровичи в 41-м. Хотя, наверное, зря он сетовал, что не дошел до Германии, так как за четыре-то года войны ох как с фрицами посчитался. За всех своих полегших на полях войны товарищей и друзей. За каждого из них. Поименно.
Сергей Леонов
