Когда государству потребовалось сформулировать критерии «правильного ислама» (в основном для борьбы с радикалами), муфтият традиционно дистанцировался от этой задачи. И в итоге в ходе сложной работы госорганов, спецслужб и богословов 15 лет назад была введена концепция, что каноническим исламом является ханафитский мазхаб, коего всем и надо придерживаться, ибо он «самый миролюбивый» (он, кстати, есть и у талибов, но они таких определений избегают) [газетная статья].
В итоге в основу государственной религиозной политики и было положено «классическое определение», и оно же было вписано в «национальный культурный код», хотя: а) подавляющая масса населения в принципе нерелигиозна; б) в моду у элиты периодически входят то салафизм, то коранизм, то суфизм, а в последние годы растёт запрос на тенгрианство, весьма специфически толкуемое; в) население, особенно молодёжь, приходит в культивируемую государством религию за «справедливостью», там её не находит и оперативно попадает в радикальные группы, которые, как известно, имеют тесные связи с организованной преступностью с одной стороны и правящими элитами – с другой.
В итоге неадекватное понимание традиций и религиозных норм создаёт государству и обществу постоянную головную боль, которую пытаются лечить, не понимая сути проблемы.
Ну и, наконец, южные регионы в годы независимости были провозглашены зоной особой духовности, но что мы имеем по факту?
Туркестан и соседние регионы лидируют по численности населения, по рождаемости, по бедности, по размеру теневой экономики и по коррупции. Высокая рождаемость сопровождается, во-первых, нехваткой социальной и образовательной инфраструктуры и соответствующих кадров, во-вторых, ростом социального иждивенчества и, в-третьих, высоким уровнем жестокого отношения к детям и педофилии. Не будем забывать и об огромных инвестициях в «духовность»; соответствующие проекты, как известно, отличаются не только коррупционным душком и низким качеством, но и отсутствием вкуса и логики.
Фактор сакрализации региона оказывает не только позитивное, но и заметное негативное влияние. Имея огромные перспективы для развития при адекватном подходе, области превращаются в чёрные дыры для бюджета при самовоспроизводстве бедности и неграмотности.
Население южных регионов имеет высокий уровень трудолюбия, предприимчивости и социальной мобильности, но политика, увы, основана на других факторах. Я бы даже поспорил по поводу тезиса о том, что юг – родина трайбализма, ибо практика показывает несколько иную картину.Но дело не в этом.
Если задуматься об «историческом моменте», то на ум приходят не очень веселые вещи. История, как было верно замечено одним из политиков на недавно состоявшемся курултае в Туркестане, ничему толком не учит. Она не даёт понимания будущего, хотя кое-что объясняет в настоящем. История же мифологизированная создает только кашу в головах. Я уже писал, что те тенденции, которые исходят от государства, питают одновременно манию величия и комплекс неполноценности, а заодно закладывают мину под межнациональные отношения и дружбу с соседними странами.
Интернационализм и дружбу народов как общественные ценности попытались заменить на толерантность, т.е. терпимость и, понятно, терпимость к меньшинствам. Само определение, как видим, закладывает неравный статус и, – пользуясь мировой практикой, – приравнивает этнические группы к лицам с психическими девиациями.
В истории же бурно расцвели черно-белые мифы.
Пытаясь натянуть факты на готовые концепции, мы вынуждены отбирать из них только удобные, красивые, а местами и выдуманные. Привычка очернять прошлое привела к тому, что наша история оказалась одним сплошным негативом, в котором виноваты исключительно, скажем так, инородцы.
При этом – и президент Токаев на это уже дважды обращал внимание – идет героизация отдельных личностей советской и досоветской эпох. Такое ощущение, что глава государства имел в виду не только общую тенденцию, но и конкретные персоналии, но озвучивать их не стал (хотя пару-тройку фамилий, в принципе, вычислить можно).
Предыдущие эпохи, если смотреть на них глазами исторической идеологии и педагогики, должны вдохновлять современников на воинские, трудовые и интеллектуальные подвиги, но получаются пока больше кулинарные. А с таким подходом, о котором говорилось выше, толку будет мало.
Не менее «весело» обстоят дела и с сегодняшним днем. Мы имеем снижение культурно образовательного уровня населения (да и элиты, чего уж там), нестабильность правил игры и институтов (как функций, так и кадров), растущее социальное расслоение и низкую эффективность управления. Президент за последние годы инициировал ряд серьезных реформ, в том числе и конституционных, но корни проблем оказались гораздо глубже институциональных.
Аппарат по-прежнему обожает уклоняться от ответственности, манипулировать со статистикой и тендерами, а заодно и постоянно корректировать планы. Когда же речь заходит об образе будущего, порой говорят, что у нас его вообще нет.
Можно поспорить: наличие многочисленных стратегий, концепций, доктрин, программ, планов говорит о том, что некое видение будущего в стране имеется и даже выражено в процентах от реальности и конкретных суммах. Но вот стремления достичь этого будущего у аппарата нет. Планы регулярно меняются, корректируются, улучшаются и оптимизируются. Реформу сменяет модернизация, модернизацию – трансформация, а по итогу все дружно понимают, что срочно нужна еще одна реформа.
Президент неоднократно говорил об отсутствии институциональной памяти, но наши «золотые рыбки» похлопали пару дней инфографикой с сетевыми графиками и напрочь обо всем забыли. В рамках очередной трансформации системы оценки вычисление индикаторов свалили на международные институты, которые исправно корректируют графики публикации чиновничьей отчётности, заставляя госаппарат страдать от незнания, достигли мы каких-то показателей или нет...
Не об этом ли говорил Токаев на курултае: «Мы как общество должны меняться не для того, чтобы нас кто-то оценил или похвалил, а прежде всего ради самих себя… Откровенно говоря, иной раз кажется, что нас волнует то, что о нас подумают, а не то, кем мы являемся на самом деле».
Данияр Ашимбаев, политолог
