Кто в годы войны попадал в кремлевский санаторий
Фотографии военной поры – это не только ценные реликвии, но и надежные носители информации, которые могут рассказать все гораздо живее и честнее школьных учебников.
[газетная статья]
Эти две фотографии взяты из альбома моего отца Селиванова Ивана Демьяновича. Под ними подпись: «Э. Г. №2639, санаторий Кремля, с. Барвиха. На излечении». Э. Г. – это эвакогоспиталь.
Кого же лечили в кремлевском санатории? Возможно, генералов? Не похоже. На петлицах отца (на одной из фотографий он в центре) одна шпала, что соответствует нынешнему званию капитана. У остальных лейтенантские кубики, а у его партнера знаки отличия на петлицах отсутствуют, то есть рядовой. Так, может быть, это дети генералов или крупных чиновников партийной номенклатуры? Обо всех я не берусь говорить, а вот кем был мой отец, видно из справки, выданной Кочкинским сельсоветом Родинского района Алтайского края на родного брата моего отца Селиванова Анатолия Демьяновича, приехавшего после окончания вуза на работу в село Катон в Восточно-Казахстанской области в 1952 году.
В этой справке о братьях их четко сказано: «из кулаков». Так как же этот «из кулаков» попал на излечение в санаторий Кремля? Может быть, скрыл свое кулацкое прошлое? Нет, его невозможно было скрыть: при поступлении в учебное заведение, при смене места работы или службы человек должен был кроме заявления о приеме на учебу, работу, службу писать автобиографию. Все это заносилось в личный листок по учету кадров, имевший 28 пунктов на четырех страницах. Передо мною один из таких листков, возвращенных моей матери из архива алматинского облвоенкомата при оформлении на нее отцовской пенсии после его смерти.
Так как же все-таки он попал в санаторий Кремля? С моей точки зрения, очень просто: честно исполнял свой воинский долг, не был трусом, не прятался за спины других. Вот справки о ранениях и тяжелой контузии, вот выписки из приказов о награждениях, наградные удостоверения и сами награды. Вот его фотография, сделанная накануне тяжелого ранения.
Рассматривая выписки из приказов о награждениях, можно сказать следующее: не возглавь он командование батальоном, занявшим село Захаровку, и не позволившим там укрепиться противнику в боях под Москвой в 1942 году, не выступи он во главе подразделений на выручку окруженному батальону, не прорви оборону немцев и не выведи этот батальон, то к миллионам погибших наших людей добавилась бы тысяча-другая дополнительных.
Кто-то может возразить: «Чтобы попасть в санаторий Кремля, где позже отдыхали генсеки разных стран, включая Н. Хрущева, Л. Брежнева, Мао Цзэдуна, этих заслуг недостаточно. Просто органы проморгали».
Я бы согласился с этим, если бы не знал немало случаев, когда репрессированные или подозреваемые в чем-то люди возвращались к своей повседневной деятельности и добивались успехов.
Расскажу об одном из них. Речь пойдет о дважды Герое Советского Союза, летчике Сергее Луганском. Он был другом детства моего двоюродного брата Сергея Мартынова, не вернувшегося с войны.
Уроки Луганского
В южной столице есть небольшая улочка, названная именем Сергея Луганского. Я надеюсь, никому в голову не взбредет переименовать ее. Сергей Луганский ушел в летное училище из алма-атинской школы №30-31, что на перекрестке улиц Ленина (ныне Достык) и Хаджи Мукана, в которую спустя семь лет поступил я. У нас были общие учителя. В январе 1945 года в театре оперы и балета Алма-Аты проводилась выставка достижений народного хозяйства Казахстана, куда учителя водили и нас в основном из-за того, что на площади пред театром стоял самолет Луганского. Фюзеляж самолета был расписан рядами звезд по числу сбитых вражеских стервятников. Мы считали эти звезды, и грудь распирала гордость за нашу школу, которая подготовила ему дорогу в небо.
А вот как он сам описывает начало своей боевой деятельности во время войны с Финляндией в 1939 году в повести «На глубоких виражах. Записки военного летчика».
«Далеко на горизонте, где белесое зимнее небо сливается с заснеженной землей, мы замечаем восемь черных точек. Теперь скорее ввысь, чтобы набрать выгодную для атаки высоту. Неприятельские самолеты тоже набирают высоту. Уже отчетливо видно, что перед нами «фоккеры».
В каком-то диком, неуемном возбуждении я забыл обо всех наставлениях командира, потерял из виду соседей и на полном газу помчался навстречу. Мелькнули очертания неприятельских машин, трассирующие очереди, еще что-то, и я одумался, лишь увидев перед собой мирное безоблачное небо. А где же «фоккеры»? Неприятель умелым маневром вышел из боя, прижался к земле и уходил к себе. Вся наша эскадрилья сохраняла боевой порядок, и только я да мой товарищ Николай Муров вырвались из строя.
Виновато возвратились мы к эскадрилье. А уж что было вечером, на разборе боевого дня, лучше и не вспоминать. Вразумляли они нас так, что памятно до сих пор».
Вот второй эпизод, описанный им:
«Артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника. Совершенно неожиданно я почувствовал, что с моим самолетом творится что-то неладное. Его вдруг дернуло, вскинуло и, несмотря на все мои отчаянные усилия, перевернуло. Сильным, заученным еще в школе рывком я выбросился из кабины и камнем полетел вниз. Вскоре раскрылся парашют».
Приземлился он на нейтральной полосе. Был обстрелян финнами. И без меховых унт, а затем и без комбинезона в сильный мороз добежал до своего боевого охранения».
«Командир звена Владимир Пешков объяснил, что произошло с моим самолетом, – пишет Луганский. – Оказывается, волна истребителей шла чересчур низко, и моя машина попала в струю артиллерийского снаряда. Поток воздуха был настолько силен, что самолет перевернуло».
И наконец, третий эпизод.
«Финская армия, понеся огромные потери, не могла остановить наше наступление. Тогда финляндское правительство приняло предложение СССР о прекращении военных действий. Однако для меня эти дни были омрачены досадным случаем...
Две красных ракеты взлетели над аэродромом и, ненадолго повиснув, покатились вниз. Сигнал тревоги! Я бросился к своей машине. Мой истребитель, разбежавшись по льду озера, взмыл в воздух. Еще не набрав достаточной высоты, я увидел виновника тревоги. Разведывательный самолет, такой же двукрылый, как сбитый нами накануне, почти прижимаясь к земле, уходил к линии фронта. Но если в прошлый раз нас была целая эскадрилья, то сейчас я, как дежурный по аэродрому, поднялся в воздух один.
Удивительно, что разведчик не выказал по поводу погони ни малейшей тревоги. Или он не заметил меня? Зайдя сверху и чуть сбоку, я бросил свою машину в атаку. Приблизившись на короткую дистанцию, ударил из пулеметов. Разведчик загорелся с первого захода. Выбросившихся на парашютах летчиков, конечно, подберут наши пехотинцы.
Весь день в нашей эскадрилье только и было разговоров, что о сбитом мной разведчике. На общем построении мне было приказано выйти из строя. Признаться, выходил я с вполне понятным душевным трепетом. Каково же было изумление всех, когда младшему лейтенанту Луганскому объявили об аресте и приказали сдать оружие. Оказывается, сегодняшней молодецкой атакой я сбил... наш, советский самолет.
До сих пор не понимаю, как это произошло. Или разведчик шел без опознавательных знаков, или я в горячке и азарте не заметил звезд на плоскостях. Но ведь был же сигнал тревоги! Значит, кто-то ошибся раньше меня, дав приказ подняться в воздух?.. Позор был неслыханный!
Меня взяли под стражу и отвели в какой-то сарай. Все было кончено. Человек с клеймом «враг народа» не мог надеяться на снисхождение, он становился изгоем... И вот ужасное обвинение пало и на мою голову. Мне хотелось плакать, кричать, взывать к справедливости. Что за чудовищная ошибка!»
Потеря своего самолета, недисциплинированность в бою, возможно, помешавшая уничтожить самолеты противника и, наконец, сбитый советский самолет – серьезные обвинения. С точки зрения нынешних критиков действий тогдашних руководителей страны, рассчитывать Луганскому после всего этого было не на что. И тем не менее он – генерал-майор авиации, дважды Герой Советского Союза, лично сбил 37 и в групповых вылетах 6 самолетов противника. В основном это были бомбардировщики. Сколько бы они бомб сбросили на наши города и боевые порядки наших войск? И сколько бомб ими было сброшено куда попало, даже на свои позиции, чтобы облегчить свой самолет и удрать от истребителей Луганского и его товарищей?
Геннадий Селиванов, горный инженер, Алматы
