Беспечной старины улыбчивая муза…
МАЙ БОГАТ НА СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЕ ДАТЫ. ДЕНЬ ПОБЕДЫ ОКРАШЕН НЕ ТОЛЬКО ГЕРОИКОЙ, НО И ЩЕМЯЩИМ ЧУВСТВОМ НЕЖНОСТИ К СОЛДАТСКИМ ПИСЬМАМТРЕУГОЛЬНИКАМ, К ФОТОГРАФИИ ОТЦА, СИДЯЩЕГО В ОКОПЕ С САМОКРУТКОЙ И КОТЕЛКОМ НА КОЛЕНЯХ. В МАЕ КОГДА-ТО ВЫШЕЛ ПЕРВЫЙ НОМЕР ГАЗЕТЫ «ПРАВДА». И СЛОВНО БЫ В ПИКУ ЕГО АСКЕТИЧНЫМ РЕВОЛЮЦИОННЫМ ЛОЗУНГАМ В ОДИН ИЗ МАЙСКИХ ДНЕЙ СТО ОДИН ГОД НАЗАД КОКО ШАНЕЛЬ УСТРОИЛА СВОЮ РЕВОЛЮЦИЮ – В МИРЕ МОДНЫХ АРОМАТОВ, – ПРЕДСТАВИВ НОВЫЙ АРОМАТ «ШАНЕЛЬ №5». [газетная статья]
ЗАПАХ ЖЕНЩИНЫ
Она была бунтаркой по натуре и при этом большой чистюлей. Терпеть не могла сладенькие цветочные запахи, в те времена далекие от всеобщих санитарных услуг, глушившие амбре немытых тел записных модниц. Она отстаивала лаконизм ароматов, которые не давили бы парфюмерной мощью, а вдохновляли. Коко была реформатором стиля своей эпохи. Парфюмером, исполнившим замысел основательницы легендарного модного дома, стал Эрнест Бо, тридцатишестилетний красавец, эмигрировавший из России во Францию. Творческое содружество двух больших талантов, их решимость и трудолюбие позволили оставить позади эпоху дорогих эфирных масел и перейти к использованию альдегидных ароматов. У них есть удивительная способность подстраиваться по особенности кожи и усиливать основные акценты всей композиции. Есть множество соединений с разнообразными оттенками, названия завораживают, хотя за ними скрывается всё земное и знакомое. Мелональ означает дыню, адоксаль – море, лираль – ландыш, а триппаль – зеленую траву. Из всех композиций, разработанных Эрнестом, Коко выбрала пятую по счёту, что и дало название парфюму, которым будет наслаждаться ещё не одно поколение. Флакон у «Шанели №5» совсем простой, кто-то сказал, что он напоминает фигуру солдата. Это понятно, только что отгремела Первая мировая, а парфюмер Бо провел на её фронтах целых пять лет.
У запахов есть удивительное свойство, они могут в деталях напомнить и отдельный эпизод, и целый жизненный период. Наивный аромат польских «Быть может» возвращает нас к шестидесятым и совпадает с поэтическими строчками «шестидесятников», с ощущением свежего ветра. У флакончика тонкая, будто девичья, шейка, как у эмблемы журнала «Юность», уцелевшей с той поры. Я была знакома с женщиной, которая собирала флаконы от духов. Содержались в ее коллекции удивительные экземпляры, ценные не только былым содержимым, но и собственными историями. Бывшая учительница, в виду отсутствия в те годы интернета, скрупулезно выискивала эти сведения по энциклопедиям и газетно-журнальным публикациям, узнавая, что создавали маленькие шедевры известные стеклодувы по эскизам художников, над ними трудились мастера керамики.
ФУЖЕР И РАКУШКА
К антиквариату, по определению музейщиков, относятся предметы, которым больше 50 лет. Значит, многие из нас живут в антикварных домах, пылесосят антикварные ковры, доставшиеся от родителей, да и сами мы, перешагнув полвека, по этой логике тоже обретаем историческую и культурную ценность. Почему бы нет! Человек, как известно, мерило всех вещей. Но вещи в более выгодном положении. Они живут гораздо дольше нас. Какая-нибудь примитивная салатница с отбитым краешком спокойно перейдёт от прабабки и будет цинично проверять вас на достойное отношение к предкам. В смысле как скоро решитесь спустить её в мусорное ведро. А вместе с ней и невесомые прикосновения родных ушедших людей, их смех и речи в далёких небогатых застольях под патефон или песни в собственном исполнении. Приложив раструб раковины к уху, мы слушаем шум моря. Застенчивое позвякивание фужера, в единственном числе уцелевшего из дюжины своих хрустальных собратьев, напомнит о звонке четвертьвековой давности в дверь стройотрядовской компании, ввалившейся с поздравлениями, и шампанским по случаю наследника, доставленного из роддома. Примерно такой поблескивает в шкафу у Ирины Дьяченко, алматинской собирательницы вещей с историей. Любимое и постоянное место её визитов – блошиный рынок. Конечно, с парижским Брокардом не сравнить, но и у нас там можно обнаружить редкие и уникальные предметы – от инкрустированного перламутром бюро до крошечной серебряной ложечки с таинственной монограммой. У Татьяны Андрейчук, известной алматинской рукодельницы в технике печворк, аналогичное увлечение. С «блошки» она нередко возвращается нагруженной позеленевшими медными кастрюлями и подносами, блюдами кузнецкого фарфора. Зато потом такое наслаждение привести это добро в порядок, расставить по полкам, любоваться самой и демонстрировать гостям. Кстати, и сама она трудится, можно сказать, с прицелом на века. Печворк, или лоскутное шитьё, возрожденное теперь и у нас, в мире издавна почитаемая традиция. Едва ли не в каждом американском или европейском доме увидите пледы, собранные и простеганные вручную, лежащие стопками или поодиночке на диванах и креслах, и хозяйка с удовольствием, в ответ на ваше любопытство, расскажет, чьими руками и в какие времена это было изготовлено. Гульмира Садыкова придумала свою технику для сохранения дорогих сердцу вещей. Она спасает их вышивкой, покрывая разноцветной гладью узоры на выцветших платьях или футболках выросших внуков. Так они превращаются в картины, для которых Гульмира тщательно подбирает багеты и развешивает по стенам в их доме. Недавно состоялась ее персональная выставка в кастеевском музее и готовится очередная.
УЗЕЛОК С ИКОНАМИ
Иногда вещи нам мстят. С кем не бывало: только выбросишь что-то ненужное, долгое время мозолившее глаза, – и тут же оно до зарезу понадобится. У них своя жизнь, свой мир, и только кажется, что мы руководим ими. Скорее это они терпят нас. А уж когда берут верх, то от человека просто ничего не остаётся. Пояснять, думаю, тут не стоит.
Революции и войны – враги человеку и вещам. Уничтожая живое и перемалывая судьбы, они рвут связь людей с миром вещей, превращая мир этот в пыль, обрекая потомков на провалы в знаниях и в ощущениях. Сколько же всего не досталось мне от предков по причине разрушенного дворянского имения под Тулой, от сгоревшего дома во Мценске, который немцы, отступая, бомбили! Бабушка и мама ползли по колючему от стерни полю под обстрелом фашистского аса, по очереди держа перед собой тяжелый узелок с иконами, – единственное, что взяли с собой из погубленного жилья. И что, наверное, спасло их жизни. Иконы они переложили мотками кружева из бабушкиного приданого, чтобы не разбилось стекло на образах. Недавно я переслала это кружево Ольге Веневцевой, чудесной руководительнице Крапивненского музея. Крапивна была когда-то уездным городом Тульского наместничества. В ее историю вписаны имена крымского хана Давлета I Гирея, Лжедмитрия и Василия Шуйского. А нынче это заштатное село на мелеющей речке Плаве, в окружении храмов, давно превратившихся в руины. Оно стоит поблизости от бескрайнего зеленого поля, на котором не осталось ни камушка, ни брёвнышка от усадьбы Хрусловских, где юная Зиночка, моя будущая бабушка, плела по вечерам эти прихотливые ажурные дорожки. Иконы в целости и сохранности находятся теперь у меня, что обязывает часто и трудно размышлять об их дальнейшей судьбе…
Светлана СИНИЦКАЯ
