Почему взлет цен – верный признак падения экономики
ЖУРНАЛИСТЫ ВИКТОР ВЕРК И СЕРГЕЙ КОЗЛОВ – ОБ ОЧЕРЕДНОМ СКАЧКЕ ЦЕН НА ПРОДУКТЫ ПИТАНИЯ И О ТОМ, ДО ЧЕГО В РЕЗУЛЬТАТЕ МОЖЕТ «ДОПРЫГАТЬСЯ» НАША ЭКОНОМИКА. [газетная статья]
Сергей КОЗЛОВ: Когда нам тридцать лет тому назад обещали свободный рынок, то главным посулом было то, что этот рынок будет регулировать себя сам. Согласно классическим законам. То есть товары будут продаваться по реальной стоимости, тогда как продавать их ниже этой стоимости будет невыгодно, а вот конкуренция не позволит заламывать цену выше реальной, и спрос, мол, определит предложение. А предложения будет навалом, не то что при коммунистах. Ну и все такое. Звучало красиво. Только вот, как и следовало ожидать, любая модель всегда проще реальной жизни. Так же, впрочем, было и при коммунистах с их плановой экономикой. Как всегда, применяя какую-то модель, ее создатели абстрагируются от тех или иных обстоятельств, просто ими пренебрегая. Есть, конечно, такие реалии, которые можно особенно и не брать во внимание, но есть такие, как наши, отечественные, например, которые всю модель сводят на нет, и игнорировать их невозможно. Это касается и количества наших производителей, продавцов и покупателей, и неэффективности соблюдения правил конкуренции, и чрезвычайно высокой изобретательности субъектов рынка обходить вообще какие бы то ни было правила. Причем повсеместно. Поэтому регулярные сезонные обострения по поводу очередного скачка цен удивления вызывать не должны. Это реальность, в которой мы живем и будем жить всегда. Или ты думаешь иначе?
Виктор ВЕРК: Cаморегулирующаяся рыночная экономика – это, конечно, полный бред. Нет ее в природе! Но стремиться к ней надо. Вот я, готовясь к нашему с тобой базару, прослушал несколько выступлений нашего Елбасы, где он распекал чиновников, мешающих развиваться мало-среднему бизнесу: мол, только он встает на ноги – тут же вы начинаете душить его своими проверками и запретами. Нынешний президент и вовсе объявил МСБ «священной коровой», а вмешательство в его деятельность – чуть ли не государственной изменой. И что? А ничего! По той простой причине, что у каждого мало-мальски успешного коммерса есть «крыша», а у нее – своя «крыша» и так далее. Эти «крыши» создают бесконечные ассоциации и союзы производителей и продавцов всего – от морковки с картошкой до мяса с яйцами. Вот эти вроде бы неправительственные структуры и вступают между собой в ценовой сговор. А поскольку люди за этими структурами стоят, мягко говоря, весовые, постольку бодаться с ними не всегда под силу даже правительственным мужам, не говоря уж про замакимов областей, назначенных сдерживать вакханалию розничных цен, вернее – удерживать их в рамках хоть какого-то приличия. Все равно ключевые для розничных цен решения принимают на центральном уровне. Если взять тот же картофель, цены на который «вдруг» взлетели до небес, то, как выясняется, в первом квартале нынешнего года на экспорт отправили почти 65,5 тысячи тонн клубней, а за тот же период прошлого года вдвое больше. По логике, в прошлом году удалось избежать резкого подорожания «второго хлеба» потому, что в областях выгребли стабфонды. Оно и понятно: в разгар ковидокризиса разгул цЕнизма был явно лишним. А сейчас зараза отступила и родное аграрное ведомство вновь занялось любимым делом – заготовкой «капусты». Так что государство по-хорошему должно не гонять замакимов по рынкам, «контролируя» ценники, а обеспечивать согласованную экспортно-импортную политику в общенародных, а немеркантильно ведомственных интересах.
СЕРГЕЙ КОЗЛОВ: «МОЖНО ЛИ СОЗДАТЬ РЕАЛЬНУЮ КОНКУРЕНЦИЮ СРЕДИ ТЕХ ЖЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЕЙ СЕЛЬХОЗПРОДУКЦИИ, КОГДА ГОСПОМОЩЬ ОДНИМ ИЗ НИХ ОКАЗЫВАЕТСЯ, А ДРУГИМ ПОЧЕМУ-ТО НЕТ»?
С. К.: Согласен, государство не должно регулировать цены, но обязано соблюдать правила и следить за тем, чтобы эти правила соблюдались всеми. То бишь развивать рыночные отношения. И оно, судя по заявлениям чиновников, что-то делает. Как может. Сказать, что оно ничего не предпринимает, чтобы сдержать рост цен, нельзя. К примеру, формирует региональные стабилизационные фонды, которые реализуют товары в период межсезонья, создает оптово-распределительные центры, устраиваются городские ярмарки, где продукты продают по схеме «от производителя – к покупателю», выдает льготные займы торговым сетям и производителям, которые берут на себя обязательства по сдерживанию цен. Но может ли все это быть эффективным, если, к примеру, 65 процентов экономики принадлежит квазигосударственному сектору через различные нацкомпании и аффилированные с ними структуры? Можно ли создать реальную конкуренцию среди тех же производителей сельхозпродукции, когда госпомощь одним из них оказывается, а другим почему-то нет? Когда из примерного общего количества в два миллиона личных подсобных хозяйств, крестьянских, фермерских и сельхозпредприятий льготное кредитование охватывает лишь 79,7 тыс. сельхозпредприятий и фермерских хозяйств? Понятно же, что те, кто получил госпомощь, будут иметь конкурентное преимущество. Но сколько среди них эффективных сельхозпроизводителей, а не тех, кто имеет связи с чиновниками?
ВИКТОР ВЕРК: «СЕГОДНЯ МЫ ТРАТИМ НА ЕДУ В СРЕДНЕМ 54 ПРОЦЕНТА СВОИХ ДОХОДОВ, ПОЧТИ СРАВНЯВШИСЬ ПО ЭТОМУ ПОКАЗАТЕЛЮ С БЕДНЕЙШИМИ СТРАНАМИ АФРИКИ»
В. В.: Да, государство должно только устанавливать правила игры и требовать их соблюдения, это факт. И делать это напрямую, без задействования всяческих «квази». Вот скажи, почему президент Токаев прошлой осенью вывел антимонопольщиков из министерства нацэкономики и подчинил напрямую себе? Потому что ему казалось, будто «президентский» статус Агентства по защите и развитию конкуренции сам по себе позволит эту самую конкуренцию защитить. На деле же вышло куда сложнее: «неожиданно» выяснилось, что каждая серьезная монополия имеет имя, отчество и фамилию, притом весьма звучные. Понятно, что рулевой АЗРК Серик Жумангарин не тот «теленок», что может успешно бодаться с таким «дубом». Здесь нужна серьезная фигура в ранге, как минимум вице-премьера. Еще лучше – передать эти функции неформальному министерству бизнеса, формализовав его статус. Я говорю о Нацпалате предпринимателей, у руля которой – те самые серьезные люди «с фамилиями». По крайней мере на время установления единых и жестких правил игры. А пока г-н Жумангарин больше похож на комбайнера-теоретика, нежели на человека, способного запустить эффективные антимонопольные механизмы. Он красиво рассуждает о «мягком праве», когда вместо антимонопольных расследований применяются некие «уведомления» заигравшимся в монополию производителям и реализаторам. А цены тем временем продолжают расти. Хотя в ситуации с тем же картофелем или с морковью, цена килограмма которой достигла 850 тенге, никаких объективных причин для такого буйства цен не было и быть не могло.
С. К.: Безусловно. Хотя бы потому, что Минсельхоз докладывает, что картошки в стране вдосталь. А вот что нужно делать, это мы слышим и читаем все 30 лет после слома плановой экономики. Программ, законов, указов по развитию конкуренции у нас столько же, наверное, сколько и пресловутых скачков цен на все и вся. И мы еще не раз «наедимся» этими программами, которые будут обсуждать разве что экономисты, тогда как простому обывателю они давно ничего и ни о чем не говорят. Пойдешь за продуктами, а там отнюдь не на 6-7 процентов цены выросли. И общая инфляция – это, конечно же, совсем не то ее повышение, о котором говорит и Нацбанк, и Минфин. Возможно, модель свободной (или пусть где-то регулируемой) рыночной экономики и работала бы успешно, если бы, повторюсь, у нас было очень много и производителей, и продавцов. И если бы покупателей было бы гораздо больше, и с гораздо более высокими доходами. Но вот все эти «если бы» никуда у нас не исчезнут. Рынок маленький и ограничен рядом факторов. К тому же мы по-прежнему остаемся страной с, так сказать, периферийной экономикой, когда основным нашим экспортом являются природные ресурсы. А такая экономика всегда будет зависеть от внешнего мира. Это прежде всего отражается на состоянии национальной валюты. И если учесть, что очень многое мы импортируем, то и это не может не отражаться на ценах. Также как и стремление многих наших производителей продать свою продукцию за пределами Казахстана, потому как просто выгоднее.
В. В.: Возражу, есть немало стран с еще более скромными «исходными данными». Казахстан вполне мог стать для нашего региона эдакой Новой Зеландией – маленькой экономикой с большим аграрным потенциалом. Мы загнобили свое сельское хозяйство, прельстившись ролью сырьевого придатка Запада. А теперь, когда сам президент Токаев констатирует закат нефтяной эры во всем мире, выясняется, что без потока нефтедолларов страна не может обеспечить внутреннее потребление даже по элементарным позициям. В прошлом году аграрка получила рекордное количество государственных субсидий, но этот корм оказался, что называется, не в коня. Мы импортируем ту сельхозпродукцию, которой могли бы с лихвой обеспечивать не только себя, но и, фигурально выражаясь, кормить полмира. Мы отчего-то решили, что, поставляя нефть и другое сырье в Китай и в Европу, легко купим все остальное на вырученные нефтедоллары. А в итоге импортируем по высоким ценам ту же картошку, закрывая внутренние потребности. А собственную бульбу продаем на внешних рынках за бесценок. Почему? Потому, что фермерам нашим экономически невыгодно кормить свою страну. Живем на экспорт, а потом удивляемся, почему при таком громадном потенциале хронически зависим от импорта…
С. К.: Так что цены, сограждане наши, будут скакать и скакать, и никакие министерства с их программами, к сожалению, повлиять на это не в состоянии. Как сказано было в одном фильме, «это не мы такие – жизнь такая».
В. В.: На эту тему хорошо сказал председатель мажилиса Нурлан Нигматулин: «Если мы говорим о росте экономики, о снижении инфляции в цифровом или процентном выражении, то это должно отражаться на качестве жизни наших граждан. Именно такую задачу ставит руководство страны. Если этого не происходит, то все проценты – всего лишь отчеты на бумаге». Спикер нашел гениальный глагол – «отражаться». И ведь действительно «отражается». Сегодня мы тратим на еду в среднем 54 процента своих доходов, почти сравнявшись по этому показателю с беднейшими странами Африки. Многие пессимисты скажут: мол, ниже падать некуда. Но, знаешь, я оптимист: нам еще падать и падать...
