Русский мастер и его кобызы
«ПО ФОРМЕ ПОХОДИТ НА СТАРИННЫЙ РУССКИЙ ГУДОК И ОТЧАСТИ НА БАЛАЛАЙКУ. НЕ ИМЕЕТ ВЕРХНЕЙ ДОСКИ И СОСТОИТ ИЗ ВЫДОЛБЛЕННОГО, ОБТЯНУТОГО ПУЗЫРЁМ ПОЛУШАРА С ПРИДЕЛАННОЙ К НЕМУ НАВЕРХУ РУЧКОЙ И С ВЫПУСКОМ ВНИЗУ ДЛЯ УТВЕРЖДЕНИЯ ПОДСТАВКИ. СТРУНЫ, НАВЯЗЫВАЕМЫЕ НА КОБЫЗ В КОЛИЧЕСТВЕ ТРЁХ, СВИВАЮТСЯ ИЗ КОНСКИХ ВОЛОС. ИГРАЮТ, СЖИМАЯ ЕГО В КОЛЕНАХ (КАК ВИОЛОНЧЕЛЬ), КОРОТКИМ СМЫЧКОМ. ЗВУКИ ОЧЕНЬ ГРУБЫ И НЕ ЧИСТЫ, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ИГРОКИ ПЕРЕДАЮТ НА НЁМ ПЕНИЕ РАЗНЫХ ПТИЦ ВЕСЬМА БЛИЗКО К НАТУРАЛЬНОМУ». ЭНЦИКЛОПЕДИЯ БРОКГАУЗА И ЕФРОНА, 1890-1907 ГГ. [газетная статья]
С ЧЕГО НАЧИНАЕТСЯ МУЗЫКА
«Из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил…» – по Окуджаве. Грубых жил нет и в помине, их заменили изящные немецкие струны, а дерево, как же без него, на своём месте. Кобызы, которые делает Валерий Абрамкин, родные братья скрипки. На верхнюю деку идёт ель, на корпус и нижнюю деку – клён. Ещё одно отличие: у скрипки есть надладник, у кобыза его нет. Принципы извлечения звука тоже отличаются. На скрипке пальцы музыканта прижимают струны сверху, на кобызе их поддавливают основанием ногтя.
Спросите, зачем вообще сравнивать отдельные, самостоятельно живущие инструменты? Затем, что на старом кобызе из кожи и натянутых жил его создателя, акына Коркыта, исполнить Чайковского, Моцарта или Вивальди не удастся. На новом кобызе музыканты побеждают на международных конкурсах. Не только из-за высокой техники исполнения, но и потому, что звук их инструментов фантастически сочетает классическое и национальное звучание.
Можно сказать, что кобыз в его современной конструкции стал очевидным соперником скрипки. «На Западе, – смеётся Валерий Васильевич, – на ушах стоят, когда его слышат». Подтверждением служит, например, творческая судьба Ляйли Тажибаевой, лауреата международных конкурсов, обладательницы золотых медалей Всемирного чемпионата исполнительских искусств в Лос-Анджелесе. И судьбы множества других наших кобызистов, солистов ансамблей, выпускников консерватории, музыкальных колледжей. Разумеется, в их репертуаре немалое место по-прежнему занимает национальная музыка, звучание которой «казахская скрипка» делает ещё ярче и проникновеннее.
В мастерской Валерия Абрамкина не обретаются тени итальянского создателя скрипичных инструментов Николо Амати или Эвтерпы, покровительницы музыки. Там всё по-деловому: тиски, стамески, сверлильный и токарный станки, пилы, медные рубанки величиной с четвертушку спичечного коробка. И всякая всячина, которая может пригодиться в таком тонком и деликатном деле.
НАСЛЕДНИК НЕ ПО ПРЯМОЙ
Он ведь и сам начинал как музыкант. Закончил в Алма-Ате музучилище имени Чайковского по классу духовых и ударных инструментов. Из армии пришел в 74-м и лет на десять погрузился в удалую ресторанную жизнь. Помнят завсегдатаи алмаатинских злачных мест той поры его лихие соло и стаккато на ударных установках. Но ресторан – вредный цех. Когда с каждого столика слышишь «эй, братан, давай к нам», то сами понимаете… Потом реставрировал мебель, рукастость передалась от отца, который после паровозного депо и совковой шахтерской лопаты в Воркуте потихоньку плотничал, и Валерий, как тот Буратино, всегда был рядом.
Но главным примером стал для него дядя по материнской линии Алексей Першин, живший с родней в одном доме. Когда-то он закончил ФЗУ, школу фабрично-заводского ученичества, по деревообработке. Эта профессия привела его в музыкальную школу имени Байсеитовой – ремонтировать смычковые инструменты. И у Алексея это настолько здорово получалось, что директор предложил покумекать над усовершенствованием традиционного кобыза. К тому времени кобызисты уже были высокопрофессиональными исполнителями, но у инструментов при перепаде температур кожа то натягивалась, то сокращалась, они плохо держали строй. Вариант, предложенный Першиным в результате множества экспериментов, оказался идеальным, и все кобызисты в Казахстане мечтали обзавестись инструментом от Алексея Алексеевича Першина. Знатными получались у него и скрипки, примы и альты. Принялся было за виолончель, но не успел, весной 15-го ушел из жизни. Как и предчувствовал, в 80 лет. Когда ему стало совсем неважно, велел Валерию серьёзнее подключаться к процессу. Вообще-то, племянник и так уже был с головой в теме, иной раз даже по ночам приходилось выполнять задания родственника вытачивать, склеивать заготовки будущих инструментов. Алексей Алексеевич не окружал себя учениками, считал бесполезным. Был уверен: как ему надо, не сделают, а, чего-то нахватавшись по верхам, станут кричать, что они ученики Першина. Сначала-то большие надежды Алексей Алексеевич возлагал на сына, музыканта-кларнетиста, но тот пошел по финансовой части. Передав дела Валерию, Першин не ошибся. Теперь в очередь за кобызами выстраиваются к его наследнику, хотя и не по прямой линии.
НУ ГДЕ МНЕ ВЗЯТЬ ТАКУЮ ГРУШУ?..
Валерию Васильевичу принесли отремонтировать кобыз. Он с огорчением показывает то, что от него осталось и восстановлению не подлежит. Произносит монолог, что инструмент нельзя обижать, что этот как будто с разворота ударили о фортепиано. Я дилетантски предполагаю, что, может быть, рассыпался на части от старости? Абрамкин парирует: скрипкам Страдивари полтыщи лет, и никто не может повторить их звучание. Чем старше инструмент, тем он лучше. Вот и кобызы его дяди-учителя, разлетевшиеся по миру, год от года только растут в цене.
На нулевом цикле мастер Абрамкин подбирает дерево и склеивает так, чтобы слои подходили друг к другу. Недаром на древесине есть кольца и волокна, если их перемешать, то колебания будут передаваться хаотично и звук потеряется. Я смотрю на две половинки поверхности кобыза, склеенные так, что стыковку колец не обнаружить. Дека абсолютно цельная, ну, может, легкая тень посредине. Кобыз, над которым Валерию Васильевичу предстоит трудиться не меньше пары месяцев, из дорогого материала, из канадского тигрового клена. Он растёт и у нас, к примеру в роще Баума. Множество этих кленов, могучих, с объемной кроной, посажено самим знаменитым учёным-лесоводом Семиречья. Но каждый пронумерован и занесен в Красную книгу. Поэтому такую древесину приходится добывать из других мест, иной раз даже из самой Канады. Тигровым клен называется из-за темных полосочек, просвечивающих на гладко струганном полотне. Дерево плотное, с ним работать неудобно, когда начинаешь резать стамеской, может образоваться «задир» вроде заусениц. Словом, капризное. Но звук даёт божественный, стойкий и благородный. Потому так ценят солисты ансамблей, участники трио и квинтетов кобызы из тигрового. А на рядовые инструменты, чтобы исполнять в оркестре вторые-третьи партии, вполне годятся обычные виды местных кленов.
Рядом с рабочим столом Абрамкина обращаю внимание на темные массивные чурбаны. Это груша. Тоже дерево с интересной структурой и отличными звуковыми возможностями. Но наши сорта не годятся – у них стволы обычно на небольшой высоте начинают подгнивать. Те, что стоят в мастерской, перепали мастеру по случаю, и тоже издалека.
Вы думаете, что нежная береза легче угрюмого карагача? Представьте, тяжелее, в чём убеждаюсь, держа в ладонях два грифа будущих «казахских скрипок». Хотя для этой части инструмента оба дерева вполне подходят. Почему бы тогда не сотворить из карагача весь кобыз? «Нет, – объясняет мастер, – у него между кольцами слишком большое расстояние, древесина пористая, рыхлая, звук будет тонуть». Но поскольку в хозяйстве нет ничего лишнего, под железной крышей их дома лет двадцать сушатся и доходят до кондиции стволы карагачей и вязов, которые по сути один и тот же вид. Характеристики всех перечисленных деревьев известны были ещё Джузеппе Гварнери и Антонио Страдивари. Абрамкин только недавно после долгих поисков докопался, что у Амати, который считается родоначальником всех скрипичных мастеров, были предшественники.
Очень надеется он передать своё умение старшему сыну Виталию, который пока возится с мебелью, но время от времени помогает и отцу. Династия Першина – Абрамкина должна продолжаться.
Светлана СИНИЦКАЯ
