В НАШЕЙ ГАЛЕРЕЕ ИНТЕРЕСНЫХ (А ПОРОЙ, И УНИКАЛЬНЫХ) ЖИТЕЛЕЙ ГОРОДА ВЕРНОГО – АЛМА-АТЫ – АЛМАТЫ ЕСТЬ НЕБОЛЬШАЯ ГРУППА, О КОТОРОЙ ДАЖЕ ТАК НАЗЫВАЕМЫМ КРАЕВЕДАМ МАЛО ЧТО ВЕДОМО. ХУДОЖНИК ЛЕОНИД ПАВЛОВИЧ ЛЕОНТЬЕВ КАК РАЗ ИЗ ЭТОЙ ГРУППЫ, И ПУБЛИКЕ ОН ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЗНАКОМ ЛИШЬ ПОВЕРХНОСТНО, НЕСМОТРЯ НА ТО ЧТО БЫЛ КАЗАХСТАНСКИМ ДЕЯТЕЛЕМ ИСКУССТВА ВЕСЬМА В СВОЁ ВРЕМЯ ИЗВЕСТНЫМ И ПОЧИТАЕМЫМ [газетная статья].
ВИДЕТЬ ТО, ЧТО ДРУГИМ НЕ ДАНО
Друг мой школьный, Лёшка, был единственным сыном художника Леонтьева, которого, конечно же, мы звали дядя Лёня. Иногда дядя Лёня приходил в нашу, 25-ю алмаатинскую школу на родительские собрания (это когда учительница наша первая, Галина Петровна, уж очень на Лёшку жаловалась), садился за парту на самый последний ряд и молча слушал, внимательно наблюдая за происходящим. Ну и, конечно же, делал карандашом наброски в блокноте...
Ну а потом появлялись довольно смешные его зарисовки родителей наших одноклассников, нашей Галины Петровны, которые Леонид Павлович никому не показывал, а Лёшка их тайком доставал, и мы потешались над тем, как маститый рисовальщик тонко и язвительно изобразил наших пап или мам, помечая в них такие чёрточки, которые мы никак уж заметить не могли.
– Леонид Павлович, а что вы скажете об абс… абтср... о современном искусстве? Оно ведь иногда какое-то непонятное... – ёрнически спрашивал дядю Лёню один из самых наглых наших одноклассников Саша Волнянский, который, впрочем, никогда никакого искусства не понимал и отношения к нему не имел.
– Ничего не скажу, – так же весело отвечал Леонид Павлович, – сначала слово это выучи, «абстракционист», да в словаре посмотри, что оно обозначает. Так мы Сашку и прозвали: Абстр-ционист.
А вообще-то, в те давние времена, когда партия и правительство велели советским людям строить коммунизм, искусство довольно строго регламентировалось по ранжиру. Оно должно было быть реалистичным, жизнеутверждающим и классово грамотным.
И Леонид Павлович, надо признать, в этот ранжир, казалось бы, вполне вписывался, несмотря на то что живо интересовался и искусством современным, не совсем ранжированным (это на тот момент, в 60-е годы прошлого века), и выписывал различные журналы, которые позволялись выписывать членам Союза художников (да и то не всем, а некоторым, избранным), потому мы и имели возможность видеть то, что другим советским школьникам видеть не доводилось.
И Леонид Павлович видел... То, что не видели другие его коллеги. А многие и видеть-то не хотели. Или просто не могли. Но самое интересное, он видел в людях то, что может увидеть только тот художник, у которого есть способность передать жизненную суть через призму собственной личности. Это, конечно, при условии, что сам художник – личность...
ТАЙНАЯ ВЕРА В ИНОЕ ИСКУССТВО
Родился Лёня Леонтьев в Петербурге 13 августа 1913 года в семье потомственного рабочего-металлурга Путиловского завода. Да и сам Лёня поначалу работал на этом заводе и на том же токарном станке, что и его отец. Но искусством стал интересоваться сызмальства, перерисовывая картинки из журналов, которые выписывали как его отец, так и его дядя, очень такими делами увлекавшиеся.
Дальше – школа, рабфак при Институте пролетарского искусства, так тогда называлась академия художеств. Леонтьев учился на курсе, где преподавал Евгений Лансере.
Осенью 1939 года Леонид Павлович, с дипломом в кармане, получает назначение на должность начальника изоотдела управления по делам искусств Казахской ССР. И навсегда теперь его жизнь будет связана с Казахстаном. Чуть позже Леонтьев с семьёй поселился на первом этаже старого двухэтажного дома по проспекту Сейфуллина, между улицами Калинина (ныне Кабанбай-батыра) и Джамбула. Есть художники, про которых говорят, что они созданы для искусства, а про Леонтьева ещё говаривали, что искусство создано для того, чтобы он им наслаждался. Однако если почитать проспекты и буклеты, брошюры и каталоги, выпущенные к выставкам картин Леонтьева в разные годы, то создаётся впечатление, что он только и писал картины с передовиками производства, героями труда, собраниями композиторов или учёных. Всё, так сказать, в том же идеологическом ранжире. Но истинный Леонтьев был совсем не ранжированным.
В одной из характеристик Леонтьева я прочитал, что он «в годы соцреалистического прессинга реализовал себя в большей мере в полотнах «для себя», а не заказных, официальных работах». К сожалению, таких работ «для себя» почти не осталось. Сын Леонида Павловича, мой одноклассник Лёша (который тоже стал художником), погиб слишком рано, а прочие родные сохранить эти работы не сумели.
Но почти все они были нам тогда известны. И это поразительно, сегодня всем, кто знал Леонида Павловича, совершенно непостижимо, как это мы не понимали, что есть два художника. Один – признанный советский «номенклатурный» деятель социалистического реализма, а вот другой, но истинный – последователь авангардистов В. Татлина, М. Шагала, П. Филонова. Как можно было в эпоху соцреализма тайно исповедовать свою веру в искусство? Наверное, современным молодым художникам понять это непросто, если вообще возможно.
ДОСТАТОЧНО ОДНОЙ КАРТИНЫ
...Мы на пленэре, на Весновке. Дядя Лёня заставляет Лёшку рисовать пейзаж, речной изгиб, горы вдалеке, деревья, склонившиеся над берегом. Лёшка не хочет, день уж больно хороший, побегать хочется. А мы носимся вокруг их мольбертов, стоящих на алюминиевых ножках, и корчим друг другу рожи. Да, день хороший для рисования, неяркий, но погожий. И если бы нам тогда сказали, что когда-нибудь ничего этого уже не будет, ни уютной Алма-Аты, ни этой дикой речки в естественных своих каменистых берегах, ни этих рисунков, ни Лёшки, ни дяди Лёни, мы бы на это просто не обратили внимания. Потому что это ведь так просто, когда твой привычный добрый мир живёт вечно...
В холодное февральское воскресенье 6 февраля 1983 года художник Леонтьев, который к тому времени был уже тяжело больным и с трудом передвигался с помощью костылей, пошёл в свою мастерскую, что в здании Союза художников на улице Октябрьской. Он хотел успеть нарисовать ещё хоть что-то, потому что чувствовал: осталось недолго. И потому ходил в мастерскую каждый день, зимой и летом, в будни и праздники.
Художник пришёл доработать свою любимую (и как оказалось, последнюю) картину – «Яблоки». И подправить кое-что в других работах. В мастерской всегда было почему-то холодно, и Леонтьев постоянно грел себе чай с помощью кипятильника в виде спирали. Во время работы, когда он дорисовывал аппетитный апорт, добавляя на него красные мазки, он решил ещё разогреть себе чаю, но уже не смог...
Он лежал под большим полотном, созданным в том стиле, в котором «официально» не имел права рисовать, будучи заслуженным, отмеченным, признанным в том обществе, в котором оказался по времени рождения. Но последней его работой, которую он видел перед своей смертью, когда остановилось сердце, были эти авангардистские яблоки, и он, художник от бога, конечно же, знал, что именно они станут главной его работой, по которой потомки будут судить и его самого, и его искусство.
* * *
– Дядя Лёня, а Лёша выйдет на улицу?
– Он рисует.
– А долго он ещё будет рисовать?
– Всю жизнь...
Сергей КОЗЛОВ
